Мхитар Спарапет
Шрифт:
— Хорошо! — улыбнулся паша. — Пусть наши муллы сделают из этого храбреца слугу Магомета. Отдайте им.
Когда все подарки были вручены, ходжи, взявшись за уздечки коней, повели пашей в город. Дорога от городских ворот и до дворца мелика Муси была устлана коврами. По обе стороны дороги, на коленях, согнувшись до земли, стояли горожане и сложившее оружие войско Агулиса. Ворота домов были закрыты, окна завешены.
Турецкие аскяры, разорившие и разграбившие множество городов и сел, смотрели хищными глазами на красивый Агулис,
Мелик Муси привел пашей к своему дворцу. Абдулла в присутствии ходжей приказал военачальникам воспретить войску грабить и беспокоить агулисцев.
В честь паши купцы устроили роскошный пир. Они уплатили назначенную пашою дань и взяли на себя обязательство удовлетворить все потребности войска, пока оно будет стоять в Агулисе.
— Мы с любовью исполнили твою волю, справедливейший паша, но только не разоряй уже принадлежащий султану наш город, — попросили они.
— Я знаю, что нахожусь в доме моих друзей, и их честь дорога мне, — успокоил Абдулла паша. — Будьте спокойны: за вашу безопасность отвечаю своей головой.
Паши всю ночь провели в пиршестве, развлекаясь и бесчинствуя со служанками мелика Муси. Купцы делали вид, что не замечают этого и того, как паши и главный мулла войска засовывали в карманы серебряные тарелки, ножи, вилки и чаши.
Рассеивался голубой туман. Наступало утро в Алидзоре. Над ущельем парил пробудившийся орел. Со склона горы, покрытого редким лесом, неслась песня пахаря… С балкона своей комнаты тикин Сатеник с тоской смотрела на извивающуюся по ущелью дорогу.
Неделю назад Мхитар спешно отправил Агарона к начальнику гарнизона Ернджака с распоряжением укрепить крепость и усилить надзор за действиями турецких войск, засевших в Нахичеване и в опустевших армянских деревнях, расположенных вокруг Одзнасара. Отец настрого приказал сыну не задерживаться в Ернджаке и, собрав сведения, немедленно возвращаться в Алидзор. Однако прошла уже неделя, а Агарона все не было. Мхитар ходил разгневанный.
— Оба вы упрямые и непослушные, — сказал он супруге. — Почему сопляк прохлаждается там? Ведь я велел ему пробыть не больше одного дня…
Сатеник тайно отправила человека в Ернджак, чтобы вызвать спешно сына домой, и теперь с нетерпением ждала его возвращения. Она знала, что Мхитар не простит сыну его поведения, накажет, изобьет. В последнее время он стал несдержанным и жестоким, часто сердился, ругался даже из-за пустяков. Военачальникам не давал покоя, не позволял уходить из казарм домой. Со всеми говорил повелительно и не желал слушать никаких советов.
«Ах, боже мой, чем все это кончится?» — думала с горечью Сатеник, ломая пальцы.
Дорога
Дверь на балкон тихо скрипнула. Сатеник обернулась и увидела стоявшую на пороге полуоткрытой двери Цамам.
— Агарон приехал, — сообщила девушка равнодушно; казалось, она была чем-то недовольна.
— Слава богу! — вздохнула с облегчением Сатеник. — Где он, почему не идет повидать меня?
— Переодевается, он в грязи и… пьяный… Смотреть противно…
— Неужели, — забеспокоилась госпожа. — Он пьяный? С каких это пор он пьет?
— Не знаю. Когда мы были на охоте возле Навса, он тоже напился.
Тикин заметила в ее глазах непонятную горечь. Она чувствовала, что с этой всегда веселой, неунывающей и смелой девушкой приключилось неладное. Но что? Пытаться узнать бесполезно. Все равно Цамам не скажет. Если бы могла, сказала бы сама.
— Пойдем, — сказала Сатеник и почти побежала в комнату сына.
Агарон стоял посреди комнаты и кричал на слугу, который не мог отыскать в платяном сундуке нужную ему рубашку.
— Я раздроблю тебе скулы, развалина! — кричал Агарон. — Ослеп, что ли?
Увидев вошедших в комнату мать и Цамам, Агарон крепко сжал губы, исподлобья сердито взглянул на мать. Он был бледен. Лицо обросшее.
— Ты только что приехал? — не желая возбуждать и без того раздраженного сына, спросила мать.
— Да, — недовольно ответил сын. — А что?
— Ты кажешься усталым, дитя мое, — погладила его волосы мать; она почувствовала острый запах вина, но ничего не сказала.
— Ты так меня заторопила, словно в доме покойник, — заговорил злобно сын. — Лошадь до смерти загнал, мчал как сумасшедший. А тут все живы. Зачем звала?
— Тебе было хорошо в Ернджаке? — спросила мать.
— Да уж. Пировали днем и ночью. Пили как жаждущие верблюды. Ха, ха, ха… Из Шорота привозили гусанов.
— Ради создателя, не говори отцу ничего, — испуганно предупредила мать. — О боже, почему так наказываешь нас? Ты нехорошо делаешь, что пьешь, дитя мое. Не дай бог, узнает отец… Он и без того гневается на тебя. Умойся, побрейся и выспись. Пусть отец не видит тебя в таком виде. Сейчас я пришлю цирюльника.
Мать убедила сына лечь и вышла вместе с Цамам. Послала за цирюльником, настрого приказала слуге не отходить от дверей комнаты и никого не пускать к Агарону.
Мхитар еще не успел повидать сына и пробрать его за задержку в Ернджаке, как ему сообщили, что из Агулиса приехали Гоар и Горги Младший. Предчувствуя недоброе, он выскочил в переднюю. Гоар и Горги скорбно стояли рядом.
— Мелик Муси изменил, сдал Агулис Абдулла паше, — медленно и гневно начала Гоар. — Коварно захватили моего мужа. Мы еле вырвались.
— Когда? — глотнул слюну Мхитар.
— Два дня назад. Сейчас турки в Агулисе.
Мхитар окаменел, даже не моргал и словно не дышал.