Мхитар Спарапет
Шрифт:
Изумленно глядел на скорбную Гоар. «Началось, — думал он, — распускается клубок заговоров. Куда все это поведет?.. И снова ошибся. Должен был обезглавить мелика Муси, когда он находился у меня в руках». Но тут же Мхитар очнулся от тяжелой вести, он попросил Гоар пойти к Сатеник, а Горги Младшему велел немедленно созвать военачальников.
Мхитар никак не мог простить себе, что оставил мелика Муси в живых. Ведь чуяло сердце, что изменит. Да, он чувствовал, но почему упустил? Почему побоялся нарушить единство, почему испугался находящегося в Шемахе дяди мелика Муси? Нужно было уничтожить его.
Мелики и военачальники пришли.
— Готовьтесь двигаться в сторону Мегри, — сказал Мхитар. — Агулис пал. Турки ворвались в нашу страну.
— Они не ворвались, тэр Верховный властитель, их пригласили в наш дом, нас предали, — сказал со злобой мелик Бархудар.
— А кто вынуждал меня простить изменника, когда он был в моих руках? — закричал Мхитар. — Вот она, цена снисходительности.
Свершилось неизбежное.
Ночью, когда мелик Муси, вернувшись от Абдулла паши, собрался лечь спать, раздался крик женщины, доносившийся со стороны крытого рынка. Голос взывал о помощи. Муси вышел на балкон. В центре города, возле рынка, царило ужасное смятение. Спасаясь от янычаров, выбегали из домов полуголые женщины, дети. Рынок горел, горели прибазарные дома. Город был освещен заревом пожара. Из верхних кварталов также послышались крики и рыдания людей. Вскоре все ущелье загудело от воплей обреченных на ужасные бедствия людей… Муси понял, что началось неотвратимое — погром Агулиса…
Охранявшие дворец слуги, разыскав Муси, с ужасом рассказали, что янычары врываются в дома, убивают людей, не щадят даже младенцев. Хватают все, что попадается под руку.
Мелик Муси вздрогнул. Хотя он и знал, что турки рано или поздно покажут свое лицо, но все же надеялся на обещание паши и не думал, что это произойдет так скоро. Выбежав из своей комнаты, Муси ринулся на половину сераскяра. Три янычара преградили ему дорогу, но рассвирепевший мелик прорвался в его спальню.
— Проснись, сераскяр! — закричал он, забыв всякую осторожность.
Паша, который спал одетым, вскочил.
— Что случилось, мелик, почему ты дрожишь? — спросил он строго.
— Не будь клятвопреступником, паша, твое войско начало резню в городе.
— Неужели? — спросил с деланным удивлением паша. — Я им запретил.
— Посмотри. Город в огне, и отсюда слышны крики людей, — настаивал мелик. — Запрети сейчас же. Знай, победоносный паша, если Агулис будет разгромлен, ни один город, ни одно село не откроет перед тобой своих дверей. Стар и млад встанут против тебя. А падение Агулиса еще не падение Сюника.
Паше хотелось разрушить и предать огню Агулис, но предстояли еще тяжелые сражения, нужно было взять другие города и крепости. В самом деле, разгром Агулиса настроит враждебно склонных к покорности армянских богачей, выведет народ из терпения.
Паша приказал поселившимся в доме мелика военачальникам прекратить грабежи и беспорядки. Затем разослал по городу своих телохранителей, чтобы исполнить приказ.
Только невероятными усилиями удалось остановить резню.
Утром, выйдя в город, он заметил на улицах и во дворах трупы. Сгорело четыре дома. «Отдали один город, чтобы уберечь сто, — думал он. — Теперь надо убедить пашу вывести войска из Агулиса».
Во время завтрака Абдулла утешил мелика и сочувственно покачал головой.
— Свидетель аллах, что я накажу смутьянов, — побожился он. — Ты пришел вовремя, брат, а то могло быть поздно…
— Разоряя города и села, ты возбудишь против себя народ, милосердный паша! — сказал Муси. — Кто же тогда поверит мне или тебе, кто добровольно сдаст свой город или свое село. Избегай погромов, паша, если хочешь завоевать Сюник.
— Сожалею о случившемся этой ночью, брат мой, — льстиво сказал паша. — Но слава аллаху, что вовремя прекратили бедствие, что смутьяны не тронули тебя и твоего дома, что живы твои дети. Клянусь сосудом, которым совершает намаз пророк, что из твоего богатства не убудет и нитки.
Эту свою клятву паша исполнил. Мелик Муси остался доволен, что сумел спасти свое имущество и город. Были довольны и другие купцы.
В тот же день, к вечеру, турки, захватив с собою награбленную прошлой ночью добычу и многочисленных пленных, вышли из города и расположились лагерем на берегу Аракса — в открытом поле. Абдулла паша послушал мелика Муси, высказавшего опасение, что Мхитар может неожиданно явиться и обложить город.
Последними из города вышли паша и муллы. За главным муллой, привязанного длинной веревкой к седлу его осла, волочили Товму. Распухший, обессилевший от пыток и страданий, он закрывал глаза, шепча лишь слова проклятий. Когда подошли к группе пленных девушек, Товма, услышав их рыдания, открыл глаза и, с трудом шевеля губами, спросил:
— Сестрички, во имя бога, скажите, где Гоар из Пхндзакара?
— Она убежала, спаслась со своими воинами, — ответили они.
На обезображенном лице Товмы обозначилась горькая улыбка. Глубоко вздохнув, он сказал себе: «Теперь я готов с радостью нести крест мученика. Моя Гоар свободна. Моя Гоар…» Он заплакал.
Остановились на берегу Аракса. Товма понял, что пришел его конец, и это вдруг восстановило его утраченные силы. Главный мулла уселся под деревьями на шелковом агулисском ковре. Слуги принесли и бросили к его ногам потерявшую сознание молоденькую девушку с золотистыми волосами. Она была в одной прозрачной рубашке, с обнаженной грудью. Товма отвернулся от несчастной. Мулла укрыл ее шелковым одеялом, рукоделием агулисских женщин, и с постным выражением на морщинистом лице обратился к Товме:
— Слушай, гяур, говорю в последний раз: если не хочешь сейчас же подохнуть, отрекись от своей скверной веры и обратись в нашу.
— Мой бог — мой народ. Я не предам его, — ответил Товма.
Столпившиеся возле шатра турки гневно заворчали.
— Ведите, — приказал главный мулла.
Товму увели. Ни зверские пытки, ни угрозы не сломили дух и железную волю мужественного сотника.
Когда увидели, что он остается твердым в своей вере, саблей отрубили ему руки, швырнули Товму наземь и забили камнями насмерть.