Мичуринский проспект
Шрифт:
Три дня прошли спокойно, совершенно без происшествий, хоть я и продолжал орать по ночам. Возможно кто-то и догадывался о том, что кричу я, но мне об этом не сообщал. Тактические занятия проходили каждый день и даже доставляли определенного рода удовольствие, так как отличались разнообразием и подвижностью. Как ни крути, а целый день бегать по полю от одной учебной точки к другой веселей, чем сидеть за партой и выходить в перерывах во двор. Веселей было не только нам, но и офицерам. Они развлекали себя во время передвижения курсантов, отдавая своим взводам команды: "Вспышка слева! Вспышка справа!" Да и нас это первое время тоже забавляло. Мы падали и вставали,
Офицеры забавляли себя тем, что заставляли нас ползать по-пластунски. Командовали "вспышка справа" или "вспышка слева" и мы падали, продолжая свое движение лежа. Часто они обосновывали свое развлечение нашими косяками, например, разговорами в строю. Один раз мы пачкали камуфляж запланировано -- отрабатывали атаку. Ползли мы метров пятьсот, цепью, стреляя по пути холостыми. Было весело. Когда мы поднялись перед нами стоял остов какого-то кирпичного здания и разбросанные кругом горящие покрышки. Этот вид не вызывал никаких эмоций, хотя наш преподаватель, говорил, что на этой полосе препятствий мы будем должны, в первую очередь, преодолеть свой страх. А чего там боятся? Ну горит и горит, ты даже огня не касаешься. Просто бежишь до стены, поднимаешься на нее и спрыгиваешь с высоты двух метров с криком "ура" и все той же стрельбой холостыми.
В тот день я особенно устал. Вечером мы все разложились, и кто-то громко перднул. Здоровенный Воронин задал резонный вопрос:
– - Кто обосрался?
– - Я обосрался, -- зачем-то взял я вину на себя. И действительно, зачем, я же не пердел...
Следующий день был еще более насыщенным на события. Нас провели к ростовым окопам. Откуда-то издали приближался настоящий танк. Все ждали, что скажет наш полкан.
– - Товарищи слушатели! Сегодня по вам поедут танки.
А вот тут мне действительно стало не по себе. Почему нам говорили, что нужно бояться костра, а про танк молчали? Видимо не все тут так просто. И не такие простые наши командиры. Ведь когда тебе говорят, что нужно боятся, а бояться нечего -- то ты морально готовишься к тому, что может случиться действительно экстремальная ситуация, которой в которой, по сути, тоже нет ничего страшного. Ты ведь лезешь в ростовой окоп, и танк тебя не заденет.
После танка двинули на стрельбище и выпустили по обойме боевых. Наконец-то. Вечером опять пуляли холостыми -- учебная тревога, войнушка с воображаемым врагом. Ночью даже не орал.... А утром заболел. Все мечтали заболеть, а мне повезло, у меня была настоящая температура.
Меня отвезли в лазарет. И там в лазарете, я в первый раз посетил убогое, массивное, из рыжего, выцветшего кирпича здание в несколько корпусов, с путанными коридорами. Лазарет находился в подвале и, то ли к сожалению, то ли к счастью, оттуда нас не выпускали. А компания у нас подобралась чумовая. Меня, например, поселили в палату к пяти таджикам и одному русскому парню с другого потока. И, конечно, я встретил там знакомого. Я их постоянно встречал там.
Каждый раз, когда я не могу вспомнить имя человека, которого, по идее, должен помнить, то в общении с ним я выстраиваю предложения таким образом, чтобы всячески исключить обращения. Это элементарно и не вызывает никаких подозрений. Парень этот не был мне особенно приятен, а познакомились мы с ним на подготовительных курсах. Он имел спортивное сложение и наглое и тупое лицо. В нем было что-то одновременно и от Пушкина и от дауна. От Пушкина, пожалуй, одни кудри. В первый раз я встретил его в курилке, возле одного из бесчисленных выходов во внутренний двор.
– - О! Здорова!
– - он поприветствовал меня как-то по-детски восторженно.
– - Привет, -- ответил я сдержанно и протянул ему руку.
– - А ты как здесь?
– - Да вот, тонзиллит.
– - Никогда не слышал, а что это такое?
– - Ну, что-то вроде ангины.
Детали заболевания были опущены. Так как на моих миндалинах из-за этой болезни образовались гнойные прыщи, которые ко всему воняли. Я даже заболеть не мог по-человечески.
– - Ну и как твои первые впечатления?
– - продолжил я разговор после недолгой паузы.
– - Да нормально...
– - Слушай, у нас ни одной драки не было, а у вас?
– - Да и у нас тоже. Откуда? За драку же сразу отчислят. Так ведь сказали.
– - Говорить можно все что угодно. На практике такого ведь не случилось.
– - А ты проверь, -- он засмеялся.
– - Нет, я миролюбивый.
– - А зря... Когда станем учиться придется драться.
– - А отчислять не будут?
– - Не, это они только на КМБ так отчисляют, когда ты уже курсе на втором, никто не отчислит. Видишь плац?
– - он указал пальцем на возвышающееся напротив сооружение.
– - Ну да.
– - Вот, в прошлом году тут слушаки с прапорами пиздились, -- сказав это, он выбросил окурок и ушел с видом человека дальновидного и осведомленного. А я остался сидеть на лавочке поодаль и ниже плаца.
3.
В лазарете треп не прерывался на занятия. Все целыми днями болтали обо всем на свете, ели, ходили в туалет и спали. Мне повезло с соседями -- таджики жаловались на жизнь. Рассказывали о суровых среднеазиатских нравах. Например, об особенностях переговоров по мобильным телефонам:
– - Вот смотри, у нашего оператора, одного на весь Таджикистан, есть такая услуга -- первые пять секунд разговора бесплатно. Вот. Все и говорят по пять секунд.
Ещё таджики делились нелегкими взаимоотношениями с представителями кавказской диаспоры:
– - А он мне и говорит, мол, ты с таджиками так разговаривай, а не со мной, я -- армянин.
Эти истории не прекращались целый день. Поначалу они даже казались в какой-то степени увлекательными, но на третий час я понял, как сильно меня тянет к представителям своего этноса. Но представители моего этноса взаимностью не отвечали. Однажды, когда я пришел на обед, то почувствовал неладное в своем супе, не сразу, со второй ложки. Парень похожий на Пушкина кудрями признался, улыбаясь, что высыпал в мою тарелку целую солонку соли. И тогда я в первый раз понял -- что-то идет не так.
В тот момент я еще не мог оценить глубину и масштабы происходивших со мной неприятностей, но смог, как мне казалось, увидеть их истоки -- меня всегда интересовали загадки мироздания, однако недостаток образования и, возможно, ума, направлял меня не в то русло. Ведь интересовался я не наукой, а вещами, возможно даже материями, лежащими за гранью эмпирического познания, дремучими, сельскими архетипами. Идеями бога. И прочим паранормальным бредом. Мое помешательство не было помешательством человека незаурядного, а напротив -- человека невежественного и темного, и это замечали даже они, мои недалекие товарищи по лазарету и будущей службе.