Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Хеншелл Николас

ДВОР «КОРОЛЯ–СОЛНЦА»: ПЕРЕСМОТР СУЩЕСТВУЮЩЕГО КЛИШЕ

Дискуссии о дворе Людовика XIV обычно сосредоточиваются на рассмотрении наиболее театрализованных сторон жизни Версаля. В последние годы историки начали изучать этикет, маски, карнавалы, балеты и официальные процессии с их непременной аполлоновской символикой в качестве альтернативных форм политического дискурса, представлявшего* монархию зрителям, жаждавшим зрелищ. Несмотря на то что культурный блеск и раболепный церемониал представляли собой тщательно продуманную политику, они служили лишь декорациями при осуществлении основной задачи королевской власти — управления элитой. Поэтому при дворе д о л ж н а была быть представлена вся элита. Двор Людовика X I V притягивал людей самых различных убеждений, а не только тех дворян, которые выражали согласие с действиями правительства. В конце его царствования некоторые вельможи, например герцог Бургундский или Буленвилье, критиковали текущую политику и при этом входили в число королевских советников. При дворе использовались все доступные способы контроля; туда

тянулись те, кто искал королевских милостей на самом высоком уровне. Версаль породил множество заблуждений, удивительное даже для богатого

на них царствование «короля–солнца». Людовик XIV вовсе не приказывал дворянам жить в Версале, где он мог постоянно наблюдать за их невинными досугами. По оценкам Вобана, королевского инженера–фортификатора, в 1707 году при дворе находилось около 52 000 дворян, а если учесть, что семья каждого насчитывала 5 — 6 человек, то общая цифра составит 300 000. Как мог убедиться каждый посетитель, Версаль был огромным, но постоянно переполненным дворцом. Однако если приведенный расчет верен, людям пришлось бы тесниться во дворце как семечкам в цветке подсолнуха. Последние оценки историков более осторожны. По мнению Блюша, общее число французских дворян составляло 200 000 человек, из них к 1715 году в Версале проживало 5 000. Система сезонного проживания во дворце предполагала, что многие должности на деле исполнялись только 6 месяцев в году; поэтому при дворе Людовика XIV могло находиться около 10000 дворян, или 5 % их общего числа.¹ Представители низшего дворянства не могли позволить себе вести подобный образ жизни, и если король приказывал им жить при дворе, они обычно игнорировали это распоряжение.

У мелкого дворянства не было необходимости находиться при дворе, поскольку посредники по оказанию покровительства всегда проявляли готовность помочь благородным людям, жившим в провинции. Версаль был центром патроната для тех, кто мог позволить себе находиться там. К их числу относились гранды, которых двор притягивал и которые с удовольствием вступали в схватку за покровительство короля. Двор не был просто чудесным творением Людовика XIV. Во всех государствах позднего Средневековья среди знати существовала до сих пор практически не изученная тенденция к реализации своих амбиций при дворе, а не на поле брани. «Король–солнце» лишь использовал эту тенденцию и сделал искусство жить при дворе аристократической модой. Малейшее изменение настроения короля отмечалось опытным глазом: приветствие монарха, выраженное в двух словах вместо обычных десяти, могло заставить одного придворного оцепенеть от ужаса и вызвать ликование его соперников. Поскольку слова и жесты при дворе не были просто проявлением учтивости, любые перемены приобретали особый смысл на фоне установившегося порядка, который определялся рангом и титулом. Так, во время евхаристических процессий зонтики принцесс крови несли слуги, а прочие знатные дамы держали их сами.

Двор был ареной, где король наблюдал за действиями враждующих партий, оценивал претендентов на его милости, устранял потенциально опасные властные группировки и поддерживал паритет между победителями. Основной целью государя было сохранять равновесие между фракциями: милости следовало распределять после тщательного расчета так, чтобы

і Віиспе Р. 1990. ЬоиіБ XIV. ВаБІІ Віаскшеїі. Р. 354.

привлечь на свою сторону как можно больше сторонников и не создать гегемонии одной группы придворных. Поскольку именно король был единственным источником власти и патроната, за близость к персоне монарха велась яростная борьба. Широко известное соперничество за право держать рубашку короля во время утреннего пробуждения вовсе не было для дворян бессмыслицей. В поведении тех, кто действовал ради удовлетворения личных нужд, и тех, кто действовал в интересах государства, не наблюдалось заметных различий. И дворяне, прислуживавшие в королевской спальне, и государственные секретари были слугами монарха, имевшими личный доступ к королю, а значит, и возможность давать ему советы. Спрос на придворные должности был столь велик, что Людовику XIV пришлось ввести ротацию среди их исполнителей. Так, герцог Д'Омон был первым постельничим короля, но при новой ротационной системе эту честь с ним делили еще три первых постельничих.¹

Двор притягивал людей, принадлежавших к разным группировкам: от сторонников действующих министров до тех, кто плел заговоры против них. Одни придворные стремились занять высокую должность (хотя гранды знали, что этот путь для них закрыт). Другие же были своего рода посредниками в системе распределения патроната: они приезжали из провинции, чтобы поправить свое положение, а потом вернуться обратно и облагодетельствовать своих земляков. Двор был маленькой вселенной со своими законами и особыми стандартами поведения, которые зачастую были обычными правилами поведения в обществе, но доведенными до абсурда. Яростная закулисная борьба вынуждала придворных скрывать свои намерения: хитрость, лицемерие и притворство были важными качествами. Проявлять при дворе честность означало катастрофу. Союзы быстро создавались и распадались: бесполезного патрона бросали, не испытывая угрызений совести. Придворный, позиции которого ослабевали, оказывался перед^ди–леммой: он мог поправить свое положение и вознаградить тех, кто остался ему верен. Но это не всегда удавалось.

Помимо распределения королевских милостей при дворе проводились и военные парады, в ходе которых Людовик XIV оценивал, выделял и награждал своих военачальников. Версаль не был только лишь аристократическим клубом; нередко пребывание там становилось прелюдией

к гибели на поле боя.²

• М е И а т И. 1988. Р. 48. 2В1исЬе Р. 1990. Р. 351-352.

ИНСТРУМЕНТЫ АБСОЛЮТИЗМА?

Одной из главных характеристик «абсолютизма» считается существование постоянной армии. Бесполезно отрицать, что при Людовике XIV королевская армия выросла, так как к началу XVIII века он мог собрать войско в 400 000 человек. Уже до 1661 года национализация частных армий частично была проведена Летелье, но это не помешало дворянам в отдаленных регионах терроризировать округу с помощью своих вооруженных банд. Это не решило извечные проблемы финансирования, снабжения и командования, поэтому степень королевского контроля за армией сильно преувеличивается. Капитаны и полковники по–прежнему успешно обманывали правительство. Капитаны завышали число набранных рекрутов и не сообщали об их точном количестве, чтобы потребовать денег на не существующих в действительности солдат: поэтому сила войск на бумаге имела мало общего с реальностью. Инспекции, осуществлявшиеся интендантами, не нарушали желанного предвкушения Лореля и Харди. Люди зачислялись на службу специально к моменту проведения инспекции, а затем исчезали. В других случаях быстрые перемещения воинских частей между инспекциями позволяли демонстрировать ничего не подозревавшим интендантам одни и те же подразделения дважды. Сохранялось непрофессиональное отношение к службе. Военачальников–аристократов возмущало, что военными кампаниями руководят люди невысокого происхождения, каковым был, например, секретарь по военным делам Лувуа. В 1673 году фельдмаршал не выполнил приказ об отступлении из Нидерландов, а в 1692 году королю лично пришлось дать повторный приказ начать осаду Шарлеруа, чтобы герцог Люксембургский его выполнил. Хорошо известны новшества в области военных технологий и революция в тактике боевых действий, связанная с использованием ружей со штыками, однако менее известен факт, что корона стала снабжать армию оружием только после 1727 года. Лишь в 1760–х годах королевские агенты лишили капитанов права набирать рекрутов, а солдаты начали присягать непосредственно королю.

Монополия Людовика XIV на военную власть была далеко не полной. Городские ополчения, находившиеся под командованием муниципальных чиновников, существовали вплоть до революции 1789 года. Попытки вывезти артиллерийские орудия из тыловых городов и использовать их для защиты границ встречали яростное сопротивление горожан. На протяжении всего XVII столетия велась изнурительная борьба за удаление оружия из замков внутри страны.¹ Кроме того, армия не была достаточно надежным

¹ Anderson M. S. 1988. War and Society in the Europe of the Old Regime. Fontana. P. 29-32.

инструментом насильственного внедрения королевской политики, как то представляется некоторым историкам «абсолютизма». Капитаны из числа знати неохотно направляли своих солдат против других аристократов, а применение войск для поддержания внутреннего порядка воспринималось солдатами как открытое приглашение разграбить королевство. Они с большим энтузиазмом действовали против сборщиков налогов, чем против налогоплательщиков. Армия Людовика X I V не была «абсолютистской», и это неудивительно. Прототипом всех постоянных профессиональных армий стала армия голландская: в период с 1600 по 1700 год ее численность выросла в пять раз. Образец, созданный в республике, — сомнительный ориентир для «абсолютизма».¹

Главной опорой любого монарха были его чиновники. У Людовика XIV их было примерно в десять раз больше, чем у Франциска I, хотя число подданных по сравнению с концом XVI века увеличилось совсем ненамного. В центральных департаментах, несомненно, наблюдался рост численности чиновного аппарата. К 1600 году все министерство иностранных дел могло переехать из Парижа в Венсен в одной карете. В 1715 году для этого потребовалось бы уже двадцать экипажей. Однако центральные департаменты насчитывали не более 1000 служащих, а полиция — 2000 человек на все королевство. Кольбер имел в распоряжении четырнадцать инспекторов и тридцать интендантов, которые каждый год должны были контролировать то, как около 200 королевских эдиктов исполняются населением численностью около 20 миллионов человек. Пространные рассуждения об огромной бюрократической машине Людовика XIV на самом деле относятся лишь к самому королю, к трем его министрам, принимавшим важнейшие решения, к тридцати государственным советникам, к сотне чиновников, составлявших запросы, необходимые для подготовки основных указов, и к нескольким сотням клерков, переписывавшим бумаги.²

Во всех концепциях «абсолютизма» центральная роль отводится интендантам. Бонни, Кнехт и Мунье представляют учреждение этой должности поворотным пунктом французской истории. По их мнению, отныне корона стала опираться на профессиональных бюрократов–буржуа, а не на корпоративные органы, управлявшиеся влиятельными группировками провинциальной знати. Королевская власть освободилась от давления аристокра-

¹ MettamR. 1988. P. 36,216-224,239; Parker D. 1983. The Making of French Absolutism. Arnold. P. 137; Duffy M. 1980. The Military Revolution and the State 1500-1800. Exeter University Press. P. 30, 40; Scott S. F. 1978. The Response of the Royal Army to the French Revolution. Oxford University Press. P. 27.