Миф о другой Эвридике
Шрифт:
Потом – очнулась-спохватилась, поднялась с крыльца, направилась в дом – собираться.
Из своей спальни показался отец: мятый, встрёпанный спросонья; в глазах – похмельный бедлам, виноватость.
– Едешь, что ль? Чего так рано?
– Должна ехать, – шепотом, чтоб не разбудить в соседней комнате Зинаиду, ответила Лора, – Дел полно.
– Т-ты извини… не утерпел вчера. Да я бы… просто, надо было чекушку брать.
– Ладно уже.
Отец проводил её до калитки. Раньше никогда не провожал.
– Ты… не думай. Я себя смогу, заставить. Жалко, что уезжаешь. С тобой как-то… оно…
И слов таких она раньше от него слыхом не слыхивала. «Раньше не было жалко? А может, не говорил, не подавал вида? А она… она просто была невнимательна. Она была слишком занята собой.»
– Я через несколько дней приеду. Я договорюсь с врачами, с очень хорошими врачами, выберем день, съездим с тобой, покажемся.
На лбу отца слепилась корявая гармошка морщин, брови страдальчески погнулись.
– Никаких возражений! – строго сказала Лора, – Ты сделаешь это ради меня. Если я для тебя что-то значу.
Отец обречённо вздохнул, опустил глаза.
Лора уже вышла на улицу, на асфальтовую пустую дорогу. Посёлок только начинал просыпаться. Кукарекали петухи, лениво погавкивали собаки. Неожиданно для себя она остановилась, повернулась к дому. Отец стоял в проёме калитки и смотрел ей вслед.
– Слышь, папка! – звонко, на всю улицу, крикнула она, – Слышь! Не только ради меня. Ради своего внука. У тебя будет внук. Или внучка. А у него будет дед. Он хочет деда. С бородой. С красивой бородой. Начинай отпускать бороду.
Посёлок остался далеко позади, за пологим холмом. Лора шагала по обочине пыльной захолустной дороги, по зелёно-голубо-золотистому новенькому утру, навстречу беспутному ветерку, который взбуробливал её волосы и топорщил платье.
Всё было, кажется, ровно-спокойно… Не всё. Что-то неуступно свербело в душе. Что-то в это распрекрасное утро случилось не так. Что-то вышло нехорошо, неправильно. Неправедно. Сделанное ею?.. подуманное?.. сказанное?..
Да… Да! Сказанное! Лора остановилась в душном изумленьи. «У тебя будет внук» – так она сказала. «Будет». Да у него же уже есть внук! У тебя уже есть сын. Есть!! Он живой! Он где-то… Он ждёт её. Её! Кто бы ни был с ним рядом… Ему нужна только она. Его мама. А она… Что она делает? Что она делала? Почему так плохо его искала? Почему перестала искать? С ума, что ли, сошла?!».
Лора почувствовала слабость в ногах, головокруженье. Отвернула с дороги, опустилась на траву. К глазам придвинулся прочный, конкретный, не размышляющий мир. На жёстких стрельчатых стеблях ещё поблёскивали невысохшие росинки. Мясистый лист лопуха служил прибежищем целой компании божьих коровок. Отряд рыжих муравьёв неровным бегом поспешал через земляную кочку. В воздухе мелькали цинковые стрекозы…
Лора ждала нетерпеливо, призывала-требовала в себя ту беспощадную свору чувств, которая кромсала её душу полтора месяца назад, то отчаяние и тоску, ту жгучую ненависть к себе, злую обиду на всех, правых и виноватых…
Не пришло то. Появилось другое. Минутная слабость схлынула. Неожиданно прозрачным, стеклянисто твёрдым и хрупким сделалось её сознанье; понятия и мысли стали насквозь видимы, опасно прямы и остры, как сколы стекла. Она легко отнеслась от себя, взглянула на себя посторонне-презрительно, спросила с угрозой: «Идиотка. Ты посмела подумать, что его не найдёшь? Посмела… Ты! Посмела? Эй!».
Лора вскочила на ноги. Она уже была легка, как воздух. Всё было пронзительно чётко и ясно вокруг. Невесомым шагом она двинулась к станции. В семь десять – электричка до Еламенска.
Всё! Всё – не так. Всё – по-другому. Отныне – всё по-другому. Теперь – без глупостей, без истерик. Всё досконально продумать. Она свяжется со всеми населёнными пунктами, куда могли увезти ребёнка из Еламенска. Со всеми ЗАГСами, где могли зарегистрировать его рождение; со всеми родильными домами, больницами, где могли выдать на него документы. Она даст объявления в газетах: в Волстоле, в Еламенске, в окрестных районах. Она сделает объявления по телевидению, по радио. Что ещё? Она обратится в сыскные агентства, она найдёт серьёзных, умелых профессионалов для поисков. Она достанет для этого нужные деньги. Она подключит к этому нужных людей. Она сама будет ездить и расспрашивать. Ездить и расспрашивать… Она не остановится. Ей невозможно остановиться. Ей не-воз-мож-но его не найти…
Лору нагнал и притормозил рейсовый автобус «ПАЗик» – до станции, к прибывающей электричке.
– Эй, красавица, – крикнул через открывшуюся дверь матёрый, лобастый, стриженный под «ёжик» водитель, – Пожалей, не сбивай свои ножки. Они тебе ещё пригодятся.
– Конечно, – бодро вспрыгнула на ступеньку Лора, – Пригодятся. И голова мне ещё пригодится.
– Голова – обязательно, – согласился водитель, набирая скорость, – Но во вторую очередь.
В автобусе сонно покачивались семеро пассажиров, четверо женщин и трое мужчин, не слишком разного возраста: уже после-молодого, но ещё до-старого.
– Товарищи, – громко обратилась к ним Лора, – Извините за беспокойство и за странный вопрос. Не слышал ли из вас кто-нибудь где-нибудь от кого-нибудь о найденном в электричке ребёнке? Маленьком грудном ребёнке… Мне – очень нужно! Я – его мать.
3. Синички
Эля спала и видела целиком всю свою комнату: стол, книжная полка, тумбочка с телевизором, шифоньер в углу, сервант с посудой, на стене мамин портрет в чёрной рамке, окно, наполовину загороженное голубыми шторами, открытая форточка…
Она видела Юлину кровать и Юлю, спящую на боку; её ноги подогнуты в коленях, локти отставлены, словно в застывшем беге. Одеяло, спихнутое в угол кровати, свешивалось до пола.
Эля спала и видела… Мерцнула глупая мысль: «а как?.. а нельзя видеть всю комнату, если спишь, если отвернулась к стене, если глаза закрыты»… – сгасла от своей глупости. Это, если не спишь, нельзя. А если спишь – можно. Можно видеть ещё и не то. Не то…
Не то и было в комнате, и она его видела так же, как стол или телевизор. По комнате разгуливал красивый подросток-зверь. Зверёныш. Небольшая белая с лёгкой дымкой пантера. Снежный барс без пятен, с матовой в светлосерой тени шерстью. Двое – в одном.