Мифы и легенды народов мира. Том 10. Восточная и Центральная Азия
Шрифт:
И с этими словами Гесер–хан сел на коня и пустился в путь–дорогу. Подъезжает он рано поутру, а Рогмо–гоа спит, укутавшись в соболье одеяло.
— Рогмо–гоа моя! Чем лежать, как лежит укутавшись в мураве красный теленок–третьячок, встала б ты рано поутру, как сизая лань, ходящая по вершинам гор, и ходила бы, озираясь туда и сюда! — говорит Гесер.
Встает Рогмо–гоа, одевается и будит домашнего своего раба по имени Нанцон:
— Вставай, мой мудрый Нанцон! Бегом уходи, вскачь приходи! Златокромым аргалом подбивай, среброкромым аргалом покрывай! Вода словно матушка — побольше лей. Как
Докладывает мудрый Нанцон госпоже:
— Что такое ты изволишь приказывать? Хоть и похожа ты с виду на золотой ларец, но похоже также, что внутри он набит сухожилиями. Хоть и похож я с виду на мешок из лошадиного брюха, но похоже также, что внутри–то я набит затканной парчой, называемой ха–гуй–я. Не собираешься ли ты порадовать государя десяти стран света Гесер–хана одной чашей чаю? Дай–ка знать дядюшке его Арслану, кочующему у истоков Арслан–реки! Дай–ка знать дядюшке его Цзану, кочующему у истоков Цзан–реки! Дай знать старшему его брату Цзаса–Шикиру! Дай знать тридцати богатырям и тремстам его хошучинам. Дай знать трем отокам улуса его! Пригласи их всех к нему на великий пир!
— Может быть, неправильны мои речи? — земно поклонился он.
— Эти твои речи правильны, Нанцон мой! — ответила Рогмо–гоа. — Извести их всех на почтовых: пусть пожалуют к своему Гесер–хану!
Мудрый Нанцон послал извещения на почтовых, возрадовал их всех, и свиделись они со своим Гесер–ханом на великом пиру. Потом великое собрание разошлось по домам.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ
Гесер и Хутухту–лама–чародей
Жил Гесер в радости и веселии, пока не появился таинственный один оборотень десятисильного мангуса под видом великого чудотворца Хутухты–ламы. Въезжая, он вез с собой целые сокровища драгоценных камней.
— Этот лама — великий Хутухта! — говорит Рогмо–гоа Гесеру. — Пойдем к нему на поклонение!
— Если он пришел с добрыми намерениями, то, полагаю, зайдет ко мне, — отвечает Гесер. — Сам же к нему не пойду. А ты, если хочешь поклониться, иди себе и кланяйся.
Рогмо–гоа согласилась с ним и поехала одна. Прибыла, поклонилась и приняла благословение четками.
Благословив ее, лама достал свои несметные драгоценности и все их стал показывать Рогмо–гоа.
— Откуда же у такого ламы такое множество драгоценностей? — спрашивает она.
— У твоего мужа, — отвечает лама, — у твоего мужа, государя десяти стран, Гесер–хана — целые сокровища драгоценных камней. Отчего же им не быть и у меня?
Рогмо–гоа откланялась и возвратилась домой.
— У этого ламы, оказывается, — целые сокровища драгоценных камней! — рассказывала она Гесеру. — Мне хотелось бы, чтобы ты
— Что ему до меня? — говорит Гесер. — Иди ты и кланяйся, хоть со всем улусом вместе.
Отправилась Рогмо–гоа на поклоненье вместе со всем улусом.
После поклонения лама щедро и поровну наделил из своих сокровищ решительно всех, начиная с самой Рогмо–гоа. А покончив раздачу, лама повел такую беседу с Рогмо–гоа:
— Согласна ли ты, Рогмо–гоа, стать моей женой?
— Но сможешь ли ты осилить Гесера? — говорит та. — Если сможешь, то я не прочь стать твоею женой.
— Я? Как я могу? Ты сама сможешь осилить его как–нибудь хитростью. Замани его, допустим, ко мне, а я притворюсь, будто возлагаю на него послушание и… превращу его в осла.
Рогмо согласилась и уехала. Приезжает домой и почтительно уговаривает Гесера:
— Ах, какой великий чудотворец этот хубилган–лама! Что говорить обо мне? Из своих сокровищ он щедро и поровну наделил всех наших бедняков и нищих. Необыкновенно сердобольный великий Хутухта–лама. Обязательно едем! Поклонимся и примем от него святое посвящение.
— Ну, хорошо! — соглашается Гесер. — Раз такое дело, поклонимся, а принимать — примем.
Отправился Гесер. Приехал и поклонился. Но лишь только Гесер стал принимать посвящение, мангус достал и возложил на его маковку изображение осла. Таким способом он и превратил Гесера в осла.
Тогда десятисильный мангус забрал к себе Рогмо, а на Гесере стал возить тяжелый груз — скотские порчи.
Так поступил мангус с превращенным в осла Гесером. Между тем Уцзесхуленгту–Мерген–хя, старец Царкин, сын Цзасы, Лайчжаб, и все люди Гесерова отока рассуждают между собою:
— Лама, мангусов оборотень, превратил нашего Гесера в осла. Кто бы из нас мог его осилить? Не иной кто, как ханша Ачжу–Мерген: та, пожалуй, осилит!
И послали к ней Уцзесхуленгту–Мерген–хя адъютанта. В месяц он прошел путь, который надобно бы пройти в десять месяцев. Приехал Уцзесхуленгту–Мерген–хя и стал подробно рассказывать ей, как все у них произошло.
— Кто такой этот Гесер–хан? И кто такой этот Уцзесху–ленгту–Мерген–хя? — перебила его Ачжу–Мерген, ушла в юрту и плотно захлопнула за собой дверь.
Ждал Уцзесхуленгту–Мерген–хя, пока не прошло семнадцать суток. Между тем подъехал и сын Цзасы, Лайчжаб.
— Горе, беда, — говорит он. — Так как на моем дядюшке, Ачиту–Мерген–хане Гесере, государе десяти стран света, возят единственно зловредную скотскую порчу, то уж при смерти он: надрываются ослиные легкие. Горе, беда! Что тут делать, как пособить в такой беде? Ах, если б ты поскорее отправилась, невестка моя, Ачжу–Мерген!
Мало–помалу, слушая рассказ Лайчжаба, Ачжу–Мерген растрогалась до слез. Растрогалась и впустила этих двоих к себе.
Целый месяц чистит Ачжу–Мерген копье свое, целый месяц чистит и налаживает все свои боевые доспехи, один за другим.
Теперь Ачжу–Мерген готова в путь–дорогу.
— Ты, мой Лайчжаб, — говорит она, — ты оставайся здесь. По малолетству не сможешь ты вынести до конца мой поход. Но и ты, Уцзесхуленгту–Мерген–хя, сможешь ли ты вынести до конца мой поход?