Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 11. Часть 16. Странствия (2000–2002)
Шрифт:
По возвращении из Сингапура, поступив на работу в МИД СССР, с Францией не соприкасался, как вдруг пришла волнительная новость: в Москву на гастроли едет наш кумир Сальваторе Адамо. Через мидовские каналы «пробил» бронь на его концерт и помчался в кассы лужниковского стадиона выкупать билеты. Только получил их, как ко мне, буквально у самых касс, приклеился жилистый молодой человек азиатской внешности. Представился Руфатом Рискиевым, чемпионом СССР и чуть ли не мира по боксу. В подтверждение личности продемонстрировал брошюру о собственных боксерских подвигах. А затем попросил уступить ему билеты на концерт Адамо. Объяснил, что специально
Я ответил категорическим отказом, но Рискиев не сдавался. Следовал за мной по пятам, вплоть до МИДа. И все уговаривал, и уговаривал. Я не сдавался и наконец исчез в здании министерства, куда Рискиева, естественно, не пустили. Но когда четыре часа спустя, по окончании рабочего дня, вышел на улицу, то первым, кого увидел, был Руфат. Он ждал меня со скорбно просительным выражением лица. Не выдержал и подарил боксеру два своих билета. Так мы с Наташей из-за моей сердобольности не попали на свидание с Адамо, единственным певцом, которого мы и тогда, и в последующие годы по-настоящему боготворили.
Забегая вперед, отмечу, что уже в начале XXI столетия Адамо вновь гастролировал в Москве. И мы опять пропустили его концерт, помешал целый набор обстоятельств. В том числе и то, что опасались разочароваться – ведь наш любимец, конечно же, постарел и наверняка пел уже не так, как прежде.
В 1973–1979 годах в период работы в Генконсульстве СССР в Сан-Франциско о Франции мы вспоминали нечасто, но все-таки случалось. Обращало на себя внимание противоречивое отношение американцев к Франции и французам. С одной стороны, местная публика, особенно элита, уважала различные достижения французской материальной и духовной культуры.
Самыми престижными слыли в США французские рестораны. Преклонение перед французской кухней было столь велико, что даже в заштатных закусочных норовили назвать пару блюд по-французски. Например, куриные почки яambй (в переводе с французского – поджаренные) или баклажаны sautй (тушеные). Утка, телятина, фрукты тоже могли фигурировать под французским именем (а в скобках для несведущих давался перевод вычурных слов). Модным считалось прибавить к названию ресторана французский артикль «лё» или «ля», обучить официанта говорить по-английски с легким французским акцентом.
Ну а уж в настоящих французских ресторанах акцент был просто визитной карточкой заведения. В Сан-Франциско главные из них были сосредоточены на холме Ноб, где когда-то обитали «отцы» Калифорнии – олигархи XIX столетия Стэнфорд, Хантингтон и прочие, а позднее разместились эксклюзивный клуб «Юнион Пасифик», самые дорогие гостиницы и жилые дома.
Ресторан «Большая четверка», названный в честь все тех же «отцов» штата, приютился на первом этаже отеля «Хантингтон». Ни отель, ни тем более ресторан, своего существования особенно ничем не выдавали. У центрального подъезда имелись две вывески, но настолько маленькие и невзрачные, что на фронтоне массивного, классического стиля здания их не было видно. Это являлось не упущением хозяев, а их политикой. Они умышленно избегали рекламы и ее «продукта» – толп разношерстной публики с улицы. В отеле останавливались только «сильные мира сего». В ресторан спускались постояльцы. Там можно было встретить и городскую знать, но только самую высшую.
В ресторанном зале царила чинная атмосфера. Бесшумные официанты, услужливые лакеи, вышколенный мэтр. Столы из красного дерева покрыты дорогими скатертями, посуда из нежного фарфора, приборы из серебра. На полах расстелены персидские ковры, на столах стоят элегантные свечи в хрустальных подсвечниках, на стенах висят дорогие картины.
Неподалеку от «Большой четверки» также незаметно функционировал «Лё Клаб». Попасть в этот ресторан, вообще не имеющий вывески, можно было только через подъезд жилого дома с баснословной квартплатой. Еще одним заведением из данной категории являлся в 1970-е годы ресторан «Алексис». По своему внутреннему убранству это был ярко выраженный грузинский ресторан, начиная с резной мебели и кончая чеканкой на стенах. Но блюда и там, как и в других ресторанах для «высшего света», готовились в основном французские.
Любая другая считалась грубоватой. Как разъяснял один гурман, завсегдатай ресторанов, французская кухня – это вызов природе. Она подчиняет природу своей воле и создает собственную уникальную природу.
Итальянскую кухню вышеупомянутый гурман ставил на второе место после французской, но при этом подчеркивал, что итальянские блюда и вина лишь идеально воспроизводят природу. Они продукт труда, а не таланта.
В Сан-Франциско действовала масса итальянских ресторанов, они были гораздо дешевле французских и проще, более народные. Там не требовали от клиентов-мужчин ужинать в костюме и при галстуке. А во французских требовали – у кого не было галстука с собой, мог взять в аренду у метрдотеля. Итальянцы зачастую не очень и заботились о создании камерно-классической атмосферы. Напротив, иногда именно в скромности убранства ресторана и заключался его шарм.
Любопытно, что позднее итальянская кухня стала оттеснять французскую на второй план в смысле популярности среди американцев. Французская, может быть, по-прежнему воспринимается как верх совершенства, но ходить публика предпочитает все больше в итальянские рестораны. И гостей водит туда же. Во время визитов в США в 1990-е годы нас с Наташей десятки раз приглашали на обеды и ужины в заведения разного уровня и почти всегда угощали итальянскими блюдами.
Поклонялись американцы и французскому виноделию. Во многом благодаря специалистам из Франции, эта отрасль получила широкое развитие в США, особенно в Калифорнии. К 1970-м годам калифорнийцы уже гордились своим вином, но все еще отдавали пальму первенства французскому, признавали, что не в состоянии конкурировать с наиболее выдающимися марками бордо и бургундского. Один сан-францисский толстосум даже заявлял, что французские вина – плод деяний гения, тончайшие смеси сортов винограда.
О том, как уважительно относились к французским коллегам калифорнийские профессионалы, мы убедились, посетив по приглашению знаменитый сан-францисский «Клуб виноделов» (Vintner’s club).
Президент клуба, он же хозяин винной компании, господин Драпьер и его дочь радушно приветствовали нас. И сразу повели в винные погреба. Стали демонстрировать самые дорогие экспонаты: Бордо, Сент-Эмильон, сделано в замке Осон в 1906 году. Вот гарантийный сертификат. Во всей Америке это единственный экземпляр. И цена 220 долларов! В 1974 году она казалась гигантской – бутылка хорошего калифорнийского вина шла за 3–4 доллара.
Показали другие уникальные вина из Франции: 1924 год, 100 долларов; 1934 год, 200 долларов. Я задаю глупый вопрос:
Конец ознакомительного фрагмента.