Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 11. Часть 16. Странствия (2000–2002)
Шрифт:
Большинство этих людей собралось у монумента президенту Вашингтону. Началась перекличка. По динамикам разносилось: «Штат Огайо!» В ответ – восторженный рев из стана огайской делегации. Далее: «Штат Флорида!» Снова рев. И так штат за штатом – все пятьдесят. Вслед за территориальными колоннами перешли на перекличку профессиональных: «Ассоциация пилотов-гомосексуалистов!», «Ассоциация медработников-гомосексуалистов!», потом – священники, юристы, учителя.
Но вот перекличка завершена. Начинается марш. Колонны одна за другой движутся к Капитолийскому холму. Со всех сторон несутся приветственные выкрики зевак, играет бравурная музыка.
Есть, однако, и противники происходящего. Кучка парней под присмотром двух здоровяков-полицейских вопит: «Бог ненавидит педиков!» «СПИД – лучший способ лечения от педерастии!» «Покайтесь или сгинете!». В ответ участники марша призывают к дружбе и любви.
Марш поразил своими масштабами. В нем были задействованы десятки тысяч людей! Появилось даже ощущение чего-то нереального, словно я не в столице знакомой сверхдержавы, а в каком-то неведомом мире, заселенном загадочными инопланетянами. В общем, отстал я, видимо, от жизни. И не только американской. Сегодняшняя Россия ведь тоже заметно продвинулась в смысле освоения нестандартной сексуальной практики. Хотя до Сан-Франциско, даже 1970-х годов, нам еще, пожалуй, далеко.
Я с трудом сдерживал чувство брезгливости. Чтобы вся столица единственной сверхдержавы была забита этими типажами!
Вернулся в 12 ч домой, оплатил счет и пешком, потом в совершенно пустом метро добрался до аэропорта. Там пришлось долго околачиваться; пассажиров держали на лестнице, на улице, везли к самолету. Оказался букашкой, которую, несмотря на замечательную погоду (+15 °C, ни облачка), страшно бросало в воздухе. Зато увидел сверху Вашингтон с его замечательными монументами и зеленью. Побережье песчаное у Нью-Йорка, в отдалении – частокол небоскребов Манхэттена. В аэропорту Кеннеди купил по заказу Наташеньки духи Poeme (два флакона), и вот в кафетерии пишу.
Вчера вечером смотрел, как перекрывали в Washington D.C. улицы перед начальственным кортежем. Негр-полицейский держал два потока машин и людей, норовивших перебежать дорогу. На двоих орал матом, а потом штрафовал. Так что и здесь, бывает, держат, но держали минут 10 максимум.
1 мая 2000 года, 2:00
Вылетели на час позже – устраняли неисправность в электрической системе. При взлете хорошо смотрелся Манхэттен, шли почти над ним. Он был освещен садящимся диском солнца. Вскоре сразу стемнело.
Уже очень соскучился по дому, Наташеньке, Н.А., квартире. Американская пища что-то не приглянулась, особенно то, что на улицах покупал. Да и рестораны не вызвали особого восторга.
1 мая 2000 года, 17:30
Самолет опоздал минут на 30, плюс минут сорок ждал багаж. Встречали Наташенька и водитель Николай Михайлович. Дома – разговоры с Наташенькой и Н.А., обильная и наконец своя вкусная еда.
Поездка закончилась. В целом была успешной и полезной.
Глава 3
И Квазимодо, и Коко Шанель
Долго, очень долго собирались мы в Париж. Уже, кажется, полмира объездили, а до французской столицы, которая с детства будоражила душу, все никак не получалось добраться.
И вот наконец направляемся в Париж в поезде из Германии, где читали лекции в уже упоминавшемся в предыдущих томах Центре им. Маршалла в Баварии, в городе Гармиш-Партенкирхен. Поэтому сначала о нашем пребывании в Германии.
В Центре Наташе предстояло выступить с лекцией и провести три семинара по теме: «Перспективы России как полиэтнического государства». Аудитория – старшие дипломаты и офицеры из большинства стран Европы, США и Канады. У меня была отдельная программа.
Сразу после прибытия в Гармиш-Партенкирхен декан канадец Ричард Коэн пригласил нас на ужин. В шикарный ресторан высоко в Альпах, с потрясающим видом на заснеженные пики, зеленые долины, половодье цветников. Поужинали, принесли счет. Декан предложил гостям расплачиваться самостоятельно. Оказалось, что почти все забыли захватить с собой деньги. За англичанку, эстонку и норвежца заплатили мы, получив заверения от Коэна, что он вернет нам долг гостей. Действительно вернул, но только после десятка напоминаний и в последний момент, перед самым нашим отъездом из Центра.
Лекцию Н.Е. Бажанова прочла идеально. Из зала посыпались вопросы. Молодой грузинский дипломат срывающимся от волнения голосом воскликнул: «Почему Россия третирует малый народ, не позволяет ему жить в независимости?». Наташа в ответ поинтересовалась: «Вы какой народ имеете в виду, абхазов, которым Грузия мешает жить в независимости?». Грузин стушевался, но изрек: «Я говорю о чеченцах!». Наташа: «А как же насчет абхазов, да и южных осетин?» Дипломат лишь развел руками. А после лекции к Наташе подошел седовласый грузинский генерал, поблагодарил за лекцию и с колоритным грузинским акцентом добавил: «Вы не обижайтесь на этого парня, мы грузины – горячий народ, сначала говорим, а потом думаем!».
Живо прошли семинары, на которых слушатели дискутировали с Наташей. А затем состоялись переговоры с руководством Центра им. Маршалла о продолжении сотрудничества. Мы получили новое приглашение преподавать в Центре, в том числе и на постоянной основе, за высокую зарплату.
Но вот пребывание в Гармиш-Партенкирхене завершено, и мы наконец направляемся на поезде в Париж. Поговорим же теперь о Франции, причем подробно.
С середины XVIII столетия Франция превратилась в объект обожания и подражательства в среде привилегированного класса России. Восторги вызывали французские политические теории, философия, литература, поэзия, живопись, архитектура, скульптура, музыка, танцы, драма, одежда, гастрономия, парфюмерия, дизайн, парковое хозяйство и т. д. и т. п. Русская знать настолько прониклась французским духом, что перешла на французскую речь, предав забвению родной язык. Даже в ходе судьбоносной Бородинской битвы, сражаясь с наполеоновскими полчищами не на жизнь, а на смерть, Кутузов и его генералы объяснялись друг с другом по-французски. И на последовавшем вскоре историческом совете в Филях тоже звучала французская речь.
Наряду, однако, с обожанием и даже пресмыкательством в русском восприятии французов присутствовали и отрицательные эмоции. Прежде всего зависть и на ее почве неприятие и отторжение некоторых аспектов французской жизни. Типичный пример такой противоречивости – книга писателя Д.И. Фонвизина «Письма из Франции». Описывая эту страну за десятилетие до Великой французской революции 1789 года, Фонвизин возмущался количеством нищих в столь «плодороднейшем краю», дерзостью слуг и слюнтяйством господ, с презрением отзывался об отсутствии у французов рассудка, об их пристрастии к веселью, краснобайству, безделью, гулянкам, амурным похождениям.