Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

— А ты как хотел! За день управиться думал, что ли? — удивился воевода.

— Ну, день, не день, а уж к концу Масленой хотел и себя, и народ вестью доброй обрадовать, — сказал князь неуверенно.

— Скор ты, Михаил Ярославич, как я погляжу, — усмехнулся воевода и потом миролюбиво добавил: — Раз уж решил, так почему ж не обрадовать?

— Но ведь сам ты говоришь, что на все время надобно! — возразил тот.

— Ты бы меня до конца выслушал, тогда, быть может, и спрашивать не пришлось, — сказал воевода, в голосе которого послышалось недовольство.

— Ну, так говори, не томи, — обиделся князь, —

я разве против, ты ж сам всего не досказываешь, словно тайну какую открыть мне боишься.

— Хватит уж нам с тобой, Михаил Ярославич, пре­рекаться словно малым детям, — спокойно ответил во­евода, хорошо зная, что на него князь за такие слова в обиде не будет, и сразу же перешел к делу: — Я тебе предлагаю не за всех сразу браться и не со всеми разго­вор вести, а выбрать для начала пяток. Заодно и посмо­треть можно, все ли так пойдет, как ты намечаешь. Ежели, как ты хочешь, получится, то к концу Масленой, к проводам, можно кого-либо из этих пятерых об­лагодетельствовать. Ну, а коли заминка случится, так кто тебе, князю, слово посмеет сказать, что ты бродней в порубе долго держишь? Сами они, что ли, али кто из людей мизинных или бояре на это обидятся? Это, князь, ведь твое дело! И никому другому сюда свой нос нечего совать!

— Прав ты, Егор Тимофеевич! — согласился князь. — Что-то заторопился я очень, а зачем, и сам не знаю. Вот только все никак не решу, как с Кузькой быть.

— Ему, я думаю, мимо кола не сесть, — прогово­рил воевода задумчиво и, увидев, что князь утверди­тельно кивнул, продолжил размышлять вслух, решив, что совместными усилиями они придумают, как посту­пить с главарем. — Говорят, что у него где-то несмет­ные богатства припрятаны…

— Уж сразу и «несметные», — перебил князь недо­верчиво.

— Так люди говорят. А молва, она хоть и не всегда права бывает, но на пустом месте не рождается. Так вот я о чем хотел сказать: есть ли у Кузьки богатства али нет, нам пока не ведомо, а узнать об этом не помешало бы. Поэтому предлагаю я тебе им в первую голову за­няться. Дознание ему учинить. Сознается, где награб­ленное держит, — тебе прибыток.

— А ежели нет у него ничего да и не откроет он тайну свою? — засомневался опять князь.

— Откроет, как не открыть, особенно если ты ему жизнь пообещаешь сохранить, — усмехнулся воевода.

— Как же я такое обещать буду — ты разве забыл, что я намерен с ним сделать?

— Не забыл, не забыл, как можно, — ответил Егор Тимофеевич. — Только ты опять меня не выслушал. Я ж не говорю, что ты сам ему жизнь оставить пообеща­ешь. А с тех, кто пытать его будет, какой спрос: они, мол, без твоего ведома посулами его подкупили, чтобы он открылся.

— Не думал я, Егор Тимофеевич, что ты в кознях так преуспел, — удивленно усмехнулся князь.

— Разве ж это козни? — с некоторой обидой в голо­се сказал воевода. — Будто ты за свою жизнь о настоя­щих кознях, что для личной выгоды строятся, и слы­хом не слыхивал. Я ж для тебя стараюсь! Это ведь не я, а ты, князь, дело делая, на других оборачиваешься, как бы чего не сказали злые рты.

— Так ведь сам так учил! — запальчиво возразил князь. — Говорил, что чистым перед людьми и перед совестью своей надо быть, чтобы ни делал! Разве ж я не прав?

— Как же, прав, конечно! — вздохнул учитель. — Только вот так далеко не всегда получается. Иногда и мараться

приходится.

— Ладно, что-то мы далеко от забот сегодняшних ушли, — примирительно проговорил князь. — Из на­шего разговора уяснил я для себя, что нынче же нужно найти человечка, который в дознании силен. В дружи­не моей что-то я не слыхивал о таких, может, у посад­ника кто на примете есть?

— Есть такой, я уже узнал, — кивнул воевода.

— Значит, нужно у посадника все разузнать — а заодно и навестим его! Второе дело — с пленными ватажниками поговорить — кому поручить, пока не знаю. Может, Демиду, — высказал князь предположе­ние и вопросительно посмотрел на собеседника, кото­рый опять утвердительно кивнул. — Вот–вот, Демиду, он мужик рассудительный, и глаз у него зоркий, ду­маю, от него ложь не укроется. Пусть к пленным при­смотрится, поговорит с ними, выберет нескольких, с которыми я потом побеседую и судьбу их решу.

— Может, Василько ему дать в помощь?

— Сначала пусть один потрудится, а потом и того пристегнем, сравним заодно, кто из них зорче окажется. Никиту бы тоже к делу определить, а то он без забот дуреть стал, — размышлял вслух князь, и воевода с интересом наблюдал за ним. — Думаю, пусть Кузь­кой займется. В самый раз ему будет, пусть с тем умельцем, на которого нам посадник укажет, попробу­ет ему язык развязать. Вот, пожалуй, на сегодня и до­статочно будет. Али не так? — подвел итог князь и во­просительно посмотрел на собеседника.

— Управиться бы со всем, что ты наметил, — ска­зал воевода, довольный рассудительностью своего быв­шего воспитанника.

— Эх, вот о чем совсем позабыл, — перебил его огорченный возглас, — как же я об этом позабыл? Ведь хотел я еще и по посаду проехаться.

— Так кто ж тебе не велит? — удивился воевода го­рячности, с какой говорил князь о своей забывчивос­ти, и, заподозрив, что речь идет не о простой прогулке, поспешил его успокоить: — Мы же с тобой все решили, только наказ Демиду и Никите дать осталось. Правда, есть у меня к тебе серьезный разговор, ну да с ним по­терпеть до вечера не грех. — Сказал он так лишь пото­му, что успел убедиться в нежелании князя говорить на серьезные темы и не предполагал, что важный раз­говор состоится только следующим вечером. С легким сердцем Егор Тимофеевич предложил: — Посадника навестим, и можешь отправляться, куда твоей душеньке угодно. А хочешь, я и один к Василию Алексичу от­правлюсь, ты ж гуляй по посаду или еще где.

– — Нет! — твердо сказал князь. — Посадника наве­стить мне самому надобно! Но ты прав: мы все решили. Значит, мне и погулять не грех.

Мысли князя были так заняты предстоящей встре­чей с темноокой красавицей, что он, кажется, вовсе не расслышал слов собеседника о каком-то важном разго­воре.

Еще до полудня князь в сопровождении воеводы прибыл в дом посадника.

Василий Алексич, обложенный подушками, дре­мал в том самом кресле с высокой спинкой. Настасья уговаривала его переместиться в опочивальню и лечь на перину, но он заупрямился, сославшись на то, что уже успел отлежать себе все бока. Однако, глядя в гру­стные глаза жены, пообещал, что, как только устанет, обязательно об этом скажет и последует ее совету. Ут­ренний спор изрядно утомил посадника, хотя он никак не желал себе в этом сознаваться.