Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Неутомимо и напряженно Островский работал над улучшением романа, устранением недостатков, отмеченных на совещании.
«Рожденные бурей» мы выпустили очень быстро. Роман вышел в свет за несколько дней до смерти писателя, и Островский ушел из жизни со светлым сознанием до конца исполненного долга.
Николай Никандрович снял с полки небольшую книжечку. Я увидел заголовок: «Маяковский издевается».
– С этой книгой связана занятная история, – сказал Накоряков. – В начале двадцатых годов книги Маяковского выходили редко и небольшими тиражами. Поэт создал издательство «ЛЕФ» и однажды пришел ко
Через несколько месяцев поэт приходит ко мне, показывает книжку и быстро делает надпись: «Тов. Накорякову – Вл. Маяковский. 31. V – 22 г.»
– Как быть? – спросил он, вручая подарок. – Книжка напечатана, ее надо продавать, а кто этим будет заниматься?..
В то время я заведовал торговым сектором Госиздата. Этот сектор был первым в нашей стране книготорговым предприятием, хотя книготорговая сеть только создавалась. Я относился к В.В. Маяковскому с большой симпатией, решил взять книжку на комиссию и распространить ее. Книга была распродана.
Маяковский стал частым нашим гостем. Он запросто приходил на оптовый склад торгового сектора, который находился в Богоявленском переулке, и читал стихи. Несмотря на то что склад не отапливался и полуголодные люди работали в валенках, шубах и рукавицах, выступления Маяковского всегда собирали многочисленную аудиторию.
В одну из таких встреч я сказал Владимиру Владимировичу:
– У нас совершенно нет детской литературы. Написали бы вы хотя бы одну детскую книжку. Любое издательство ее немедленно издаст…
Лицо Маяковского стало серьезным, он ничего не ответил и ушел.
Я уже забыл об этом разговоре, как вдруг через полгода является Маяковский и молча вручает мне выпущенную издательством «Московский рабочий» «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий».
Незадолго до этого я написал книжку для детей «Сенькин Первомай». Книжка, правду сказать, была написана неумело, каким-то скучным провинциальным языком. И если все же она была издана, то только потому, что спрос на детскую литературу был огромен.
И вот Маяковский подарил мне свою «Сказку» с таким автографом: «Впавшему в детство Накорякову от внезапно выросшего Вл. Маяковского. 8. V. – 25 г.»
Некоторое время Накоряков молчит, затем достает из стола папку, внимательно просматривает какие-то бумаги, фотографии, рукописи и, улыбнувшись, говорит:
– У меня сохранилось очень интересное письмо Михаила Шолохова. Хотите ознакомиться с ним? Оно относится к первой половине апреля 1935 года, когда писатель трудился над заключительной – четвертой – книгой «Тихого Дона». Он работал напряженно, беспрестанно переделывая, шлифуя рукопись. У нас, в Гослитиздате, был договор с Шолоховым на право первой публикации «Тихого Дона», и мы, естественно, стремились как можно скорее получить рукопись, чтобы закончить печатание романа.
Я посылал Шолохову письма, торопил его, настаивал, чтобы он сдал рукопись, но писатель был неумолим: он не мог пойти на то, чтобы хоть в какой-то степени скомкать конец романа, он перерабатывал его шесть или семь раз и этим задерживал издание.
Однажды я получил от него письмо. Вот оно:
«Вешенская,
13 апреля 1935 г.
Дорогой т. Накоряков!
Искренне сочувствую
Ни в одном из журналов «Тихий Дон» печатать не буду. Наша договоренность на сей счет остается в полной силе. Приложу все усилия к тому, чтобы окончить книгу возможно скорее и выручить Вас из «противоестественного» – как Вы пишете – положения, а взамен буду просить лично Вас вот о чем: срочно перечислите из моих денег 6500 р. на текущий счет № 40/61 Мособлбанка и одновременно поручите черкнуть бумажку начальнику конторы сельхозснабжения Наркомзема СССР о том, что 6500 р. перечислены на их текущий счет в уплату за грузовую машину, отпущенную Еланской средней школе, Вешенского района, Азово-Черноморско-го края.
Дело, видите ли, такое: школа – одна из 10 лучших в Союзе, отпустили им машину, отгрузили ее, а у школы не оказалось презренного металла… Машину того и гляди продадут в другие руки. Вот я и выручаю школьников.
Очень прошу Вас помочь в этом деле и поручить, чтобы деньги и бумажку не задержали.
Крепко жму руку и желаю успехов.
Мы немедленно перевели деньги, и школьники стали обладателями грузовой автомашины.
Долгие годы дружил Накоряков с Демьяном Бедным. Улыбаясь, Николай Никандрович рассказал мне такой эпизод.
– В 1925 году я был назначен директором объединения «Международная книга».
На первое заседание дирекции неожиданно явился Демьян Бедный. Приоткрыл дверь и пристально на меня смотрит.
Я поднялся и вышел к нему.
– Простите, Ефим Алексеевич, – сказал я. – Сейчас не могу говорить, занят. Увидимся как-нибудь на днях…
Спустя несколько минут дверь снова приоткрылась, и Демьян Бедный, держа в руках какой-то листок, умоляюще посмотрел на меня.
Я вышел из-за стола и молча взял у него листок. На нем было написано:
Н.Н. Накорякову
Приветствую тебя на первом заседанье.
Зачем я приходил, узнаешь при свиданье.
Да, милый друже, твой предшественник был худ:
Продал мне скверный «ундервуд».
Но ты явив свою улыбку,
Исправишь прежнюю ошибку!
Как выяснилось «при свиданье», директор «Международной книги» отказал Демьяну Бедному в продаже нового «ундервуда» и продал старый.
Через неделю я «устроил» Бедному новый «ундервуд», и поэт был счастлив – в то время пишущие машинки не продавались, и достать их было почти невозможно. Только «Международная книга» имела право выписывать их из-за границы: машинки эти распределялись между правительственными учреждениями. А Демьяну машинка была необходима как орудие производства: он никогда не писал стихи от руки.
Я провел у Николая Никандровича несколько часов и за просмотром книг, чтением писем, за интересной беседой не заметил, как стал гаснуть день.
– Ну, хватит с вас, – с шутливой суровостью сказал Накоряков, и его глаза за стеклами очков блеснули озорно и молодо. – У меня еще масса дел: надо проглядеть воспоминания моего друга – старого коммуниста, побывать в Союзе писателей, по пути заехать еще в два места, а времени – в обрез…