Михайлов день (Записки очевидца)
Шрифт:
— Что вы рыбу не едите? — удивилась я.
— Нам нельзя, — сказал один мальчик. — Мы шизофреники. А в интернате говорят, что дуракам есть рыбу не положено, потому что подавятся косточкой.
— А хочешь, научу тебя есть рыбу?
— Я умею. Меня знакомые из храма к себе приглашают и учат всему.
— А почему не ешь, если умеешь?
— Но ведь некоторые пока не умеют, — сказал мальчик, краснея. — Их пока не приглашают в семью.
И я подивилась деликатности этого мальчика, отказавшегося от вкусной рыбы, потому что некоторые пока, но лишь «пока», ни разу в жизни не
С мёдом всё выяснилось чуть позже. После долгих уговоров мёд решилась попробовать храбрая девочка Ира, воскликнув тут же: «Очень сахарный сахар. Пробуйте все!» Мёд они ели впервые в жизни. Потом они ещё не раз приезжали в Оптину, и в монастыре говорили: «Христиане приехали». А игумен Тихон даже сказал: «Это не нам надо учить их вере, но учится вере у них».
В церкви эти дети стоят не шелохнувшись и внимают каждому слову службы, крайне неохотно покидая храм. Как и домашние дети, они молятся обычной детской молитвой: «Спаси, Господи, и помилуй моего духовного отца, маму, папу». Имён своих родителей они не знают, но молят Господа спасти их.
Однажды у меня гостил мальчик из интерната, и мы разговорились перед сном.
— У нас в интернате, — рассказал он, — нянечка как выпьет, так ругает наших мам: такие-сякие, детей бросили!
— Ты осуждаешь мать?
— Нет. Я так люблю Иисуса Христа, что верю каждому Его слову. Господь ведь не сказал — люби только хорошую маму, а если бросила — презирай. А может, у мамы была такая тяжёлая жизнь, что надо её пожалеть? Интересно, какая она?
Мальчик долго молчал и вдруг сказал:
— Мы ведь с мамой обязательно встретимся. Соберёмся все вместе у Господа нашего Иисуса Христа и сразу узнаем друг друга. А я подойду к ней и скажу: «Мама, это я. Как ты жила на земле, моя мамочка?» И мы будем рассказывать друг другу про всё.
Вот загадка человеческой души — она видит тот хаос жизни, где разорваны даже узы родства, но стремится к первозданной цельности. За пределами земного бытия эта цельность восстановится. Там сироты встретят своих матерей. И там обнаружится, что почти все родители многодетные, потому что, кроме рождённых детей, есть у них и нерождённые младенцы-мученики, убиенные во чреве, но живые у Христа… Там отцы и матери встретятся со всеми своими детьми. И какое же потрясение ждёт нас в тот день!
О СЧАСТЛИВОМ РЕГЕНТЕ, ПОСТРАДАВШЕМ ДЕСАНТНИКЕ И О НИГИЛИСТАХ НОВЕЙШИХ ВРЕМЁН
— Неофиты — это пламенные православные революционеры, — весело сказал в компании один человек.
Все засмеялись, вспоминая свои «подвиги» времён неофитства. И всё же задело неточное употребление слова «революционеры», столь характерное для наших дней. Между тем, если слово «эволюция» в переводе на русский означает «развитие», то «революция», наоборот, — движение назад. Что же касается пламенного характера неофитов, тут всё чистая правда. И нас обожгло тогда таким высоким огнём, когда без Бога невозможно было жить и дышать. Из церкви не выходили. День, прожитый без литургии, казался потерянным. И, конечно же, непрестанно молились, а один мой знакомый в первый год после крещения читал по семь акафистов в день.
Именно в ту пору свершилось то «великое переселение народов», когда люди уезжали из больших городов и селились в домах возле Оптиной. Делалось это не нарочито, но по тому свойству новорожденной во Христе души, когда она остро чувствует благодать святости и смрад мира сего. Потом это отвращение к миру прошло, вытесненное привычкой не осуждать людей, ибо все мы, к сожалению, грешники. А тогда в единодушном порыве к святости москвичи, ростовчане и питерцы спешно покупали дома возле Оптиной, надеясь навеки поселиться здесь, но возвращаясь в итоге в город. Что поделаешь, если работы в деревне нет, дети учатся в институте, а коренная горожанка бабушка отказывается переезжать в избу без городских удобств?
Возле Оптиной есть и поныне такие дома-памятники эпохи неофитства. Хозяева годами сюда не заглядывают, но по милости Божией здесь живут люди, остро нуждающиеся в жилье. Вот история одного такого дома-памятника. Его купила московский регент Анастасия, но ни дня в нём не жила. В доме не было мебели, и требовался серьёзный ремонт, а на это не было ни денег, ни сил. Словом, приезжая в монастырь, москвичка всегда останавливалась у меня. В первую очередь она шла в огород, спрашивая в свойственной ей манере:
— Как там наши маленькие зелёные друзья?
Об огурцах, кабачках и прочих друзьях москвичка знала так много, что я спросила:
— Настя, вы агроном?
— Нет, биолог, доктор биологических наук, и даже профессором одно время была.
— А как профессорша стала регентом?
— Профессорша однажды крестилась, — улыбнулась Анастасия, рассказывая о том, как после развода она в одиночку поднимала детей и выхаживала больную маму.
Алиментов от мужа не поступало. И Настя смолоду привыкла работать на трёх работах, по ночам писала диссертацию, а утром вела детей на английский или в бассейн. Как пролетела молодость, она и не заметила, очнувшись в сорок семь лет от слов дочери-первокурсницы, заявившей:
— Мам, я залетела. Дай денег на аборт.
— Никаких абортов. Будешь рожать! — жёстко отрезала мать.
— Ненавижу тебя! — крикнула дочь.
А сын, бросивший институт и не пожелавший идти работать, устроил истерику:
— Я требую, чтобы она пошла на аборт, и не намерен шлюху с младенцем кормить!
— Да ты себя-то прокормить не можешь и у мамы деньги воруешь тайком, — насмешливо сказала сестрёнка, решив в пику братцу непременно рожать.
В довершении этой семейной идиллии глухая бабушка громко сказала:
— У всех семьи как семьи — все сидят вечерами дома и обсуждают сериалы. А я до сих пор не могу понять, почему Марчелло женился на Анжелике, хотя на самом деле любит Софи.
А вот этого Марчелло профессорша уже не выдержала и, засмеявшись, упала в обморок. Врачи определили — гипертонический криз. А после криза что-то надломилось в душе. Возвращаться домой с работы совсем не хотелось, и почтенная дама-профессор теперь вечерами сидела в кафе, поглощая коктейли, а потом перешла на водку. Выпивала она часто, прикуривая одну сигарету от другой.