Михайлов день (Записки очевидца)
Шрифт:
Однажды в магазине бывшая ткачиха перемерила, кажется, всю обувь, но в любой обувке ногам было больно.
— Попробуйте примерить вот это, — предложила ей продавщица итальянские сапоги из мягкой кожи и с нежным овечьим мехом внутри.
Обулась в них бабушка и себе не поверила: мягонько, удобно и тепло ногам.
— Беру, заверните, — растаяла она от счастья.
А потом посмотрела на ценник и поняла: эти сапоги не из её полунищей пенсионерской жизни, но из жизни, скажем, принцессы Дианы. Так началось то искушение, когда бывшая ударница коммунистического труда дала себе клятву — разобьётся в лепёшку, а купит сапоги. Жила она теперь впроголодь, экономя каждую копейку. А ещё устроилась консьержкой в дом для новорусских, где давали щедрые чаевые за услуги того рода, когда
Горек был этот лакейский хлеб, зато удалось купить сапоги. Именно в этих итальянских сапогах раба Божия Галина приехала на экскурсию в Оптину и летала здесь на крыльях счастья. А перед отъездом из монастыря сапоги пропали. Случилось это так. Ночевали тогда паломники в помещении, где народу было, как в бочке сельдей: трёхэтажные нары, а в узком проходе множество обуви и вещей. Просыпались паломники ещё затемно, чтобы, наспех побывав в храме, ехать потом дальше по другим монастырям. Первой в то утро проснулась студентка из Вологды и, перепутав спросонья обувь, сунула ноги в бабушкины сапоги и убежала в них на автобус или, может быть, в храм. Словом, пенсионерке достались сапоги студентки — точно такие же итальянские, но на несколько размеров меньше. Как старушка втиснула в них свои больные ноги и со стоном доковыляла до автобуса, об этом лучше не рассказывать. Но в автобусе она расплакалась так горько, что экскурсовод Татьяна отложила отъезд на полчаса и велела Галине идти к мощам преподобного Амвросия Оптинского и просить его о помощи.
— Батюшка Амвросий всегда помогает, — убеждала она рыдающую паломницу. — Это опыт.
— А как просить, чтобы помог? — робко поинтересовалась та.
— Обыкновенно — сначала покаяние, а потом прошение.
У мощей преподобного Амвросия Оптинского служили в тот час молебен. Пала старушка ниц пред мощами, желая покаяться, и вдруг вскипела гневом: выходит, украли у неё сапоги, да ещё и кайся при том? А знает ли кто, ценой каких унижений она зарабатывала на сапоги? И тут ей ярко припомнился тот первый случай, когда она помогала добраться до лифта старшекласснице в разорванном платье, а та плакала так отчаянно, что было понятно: надругались над ней. Ей бы пожалеть эту девчушку или броситься в ноги её родителям, умоляя: защитите своё дитя. Но она лишь молча потворствовала тому падению, когда девчонка спивалась у неё на глазах.
Старушка теперь сгорала от стыда, ужасаясь тому помрачению разума, когда сапоги и проклятые доллары стали для неё дороже чести и Бога. О пропаже сапог она уже не жалела. Но было так жаль эту несмышлёную школьницу, что старая женщина теперь молилась о ней. Сокрушаясь всем сердцем, она положила земной поклон перед мощами и обнаружила, что рядом с ней молится студентка в её сапогах.
Что было дальше, уже понятно. И когда паломница Галина вернулась в автобус в своей мягкой удобной обуви, все так обрадовались этой скорой, незамедлительной помощи дивного старца Амвросия, что дружно запели: «Радуйся, преподобие Амвросие, богомудрый учителю веры и благочестия».
— Сапоги — это мелочь, — прервал рассказ экскурсовода бритоголовый браток. — А вот со мной случилось настоящее чудо. Слушайте все — отвечаю за базар!
— Не слушайте его. Он же бандит! — сказала строгая богомолка, родная тётя бандита.
— Не сын, а исчадие ада, — поддержала тётку мама рассказчика.
— Мамань, да я ж обещал завязать, — заныл бандит.
В общем, история здесь такая. Николай, так звали «бандита», вырос в том сугубо женском окружении, где его тётки и мать строго постились, подолгу молились и даже пытались перевоспитывать их приходского священника. В детстве тётки называли Николеньку ангелочком и часто водили в церковь. А повзрослев, он утратил веру и наотрез отказался ходить в храм.
К сожалению, такие истории нередки, и вот, например, одна из них. Старенькая монахиня воспитывала сироту-племянника. Мальчик рос кротким богомольцем и сторонился всего мирского, ибо тётя говорила: «Мир во зле лежит». Словом, он неотлучно пребывал в храме, но иногда с удивлением спрашивал:
— Тётя, почему всюду жизнь да жизнь, а у нас только грех да грех?
Вырос мальчик и спился, забыв о Боге. Нечто похожее произошло, вероятно, и с Николаем. Правда, пить он не пил, но ввязался через дружков в криминальный бизнес и жил теперь «по понятиям». А все попытки образумить отступника давали один результат — скандал.
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Николай, простудившись, оглох и метался, как зверь, по комнате от нестерпимой боли в ушах. Тётки объявили болезнь наказанием за грехи, призывая к покаянию. А доктор в поликлинике велел ложиться на операцию, чтобы удалить из ушей скопившийся гной. И тут наш храбрый разбойник так перетрусил, что решил из «двух зол» избрать всё же меньшее: лучше отправиться в храм на покаяние, чем ложиться под нож. Вот тогда родня и повезла своего «бандита» по святым местам в надежде на исцеление души и тела. Сначала они побывали в Дивееве у мощей преподобного Серафима Саровского. Потом посетили Киево-Печерскую Лавру, а оттуда двинулись на Валаам. Когда же болящего Николая доставили наконец в Оптину, он уже так изнемог, что безучастно сидел на ступеньках храма и лишь постанывал от боли.
— Что с вами? — спросил его проходивший мимо иеромонах.
— Батюшка, я исчадие ада, а только уши сильно болят.
— Бог милостив, — сказал иеромонах и привёл его к мощам преподобного Оптинского старца Варсонофия.
В храме было пусто, да и иеромонах куда-то исчез. И Николай стоял в одиночестве перед мощами, рассматривая фреску с изображением того чуда, когда по молитвам старца Варсонофия исцелился глухой человек. В то, что такое чудо было, он верил, потому что раньше люди любили Бога, и Господь помогал им. Но кому нужен Бог, думал он, в нынешнем мире, где надо оподлиться, чтоб преуспеть? Откуда-то из детства ему вдруг вспомнились слова Евангелия о том одиночестве Иисуса Христа, когда Ему негде было «главу подклонити». И Николай заплакал, повторяя про себя: «Господи, Тебе ведь негде главу подклонить, и нет Тебе места теперь на земле. Да что за жизнь, если Бог не нужен? И Тебя, Иисусе, за все Твои милости только ведь снова от злости распнут». Он и сам не знал, почему плакал. Но тут сошлось всё разом: нестерпимая боль в ушах, надрыв от бессмысленной жизни и горечь утраты Бога.
В храм вошла экскурсия, направляясь к мощам. Николай торопливо смахнул слёзы и тут обнаружил, что мокрыми были не только щёки, но шея и плечи. Это вытек из ушей гной, исчезла боль, и восстановился слух.
«Идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать» (Рим. 5, 20). И исцеление многогрешного Николая ещё раз свидетельствует о том.
И всё же история Николая смущала. Конечно, он обещал «завязать», но велика ли цена обещаний? Впрочем, всякое бывает. Помню, как лет десять назад в Оптину часто приезжал рэкетир на джипе. Впереди у джипа была приварена скобою труба, игравшая, как выяснилось, роль тарана. Именно так рэкетир таранил и сокрушал ларьки тех торговцев, что дерзнули сопротивляться бандитам, отказываясь платить им дань. Странный это был паломник — подолгу жил в монастыре и слёзно каялся тут, а потом возвращался в мир, на свой разбойничий промысел. Завершилась эта история тем, что странный человек раздал своё имущество бедным и ушёл навсегда в дальний северный монастырь.
И всё же отцам Оптиной пустыни свойственно осторожное отношение к чудесам. Бывает, рассказываешь в восторге:
— Батюшка, Игорь так переменился после явленного ему чуда.
А батюшка вздыхает:
— Надолго ли переменился?
К сожалению, мне и самой приходилось наблюдать, как чудо, казалось бы, способное перевернуть всю жизнь человека, вызывало лишь временный духовный подъём. А потом опять засасывала та рутина, где душа уже сроднилась с грехом. Словом, сказанное в Евангелии, сказано и про нас — где-то семя Сеятеля падает на камень, а где-то — на плодоносную землю, и тогда вершит свой подвиг душа. Вот почему расскажу историю обращения Светланы, выросшей вне Церкви и даже не имевшей верующих знакомых, способных хоть как-то наставить её.