Михайлов или Михась?
Шрифт:
Впрочем, из того вечера, калейдоскопа незнакомых лиц, шума и веселья я уже мало что помню. Запомнился лишь вот какой эпизод. Когда уже садился в машину, чтобы ехать в гостиницу, ко мне подошел московский адвокат Михайлова Сергей Пограмков – мы к тому времени уже были знакомы. Пограмков сказал, что, по словам Михайлова, у меня-де хранятся какие-то очень важные документы и будет лучше, если я передам их ему, адвокату. На что я, как мне казалось, резонно возразил: «Сергей просил, чтобы эти бумаги на-ходились у меня, отдам их только ему лично», – и, захлопнув дверцу машины, откинулся на мягкую спинку сиденья, мгновенно провалившись в сон. Журналист устал.
Глава вторая
СНОВА – ДОМА
Через пару дней после возвращения в Москву Сергей собрал дома друзей, пригласил и меня. Ночью мне нужно было улетать, но решил, что на эту встречу пойду непременно, хоть на пару часов. Признаюсь, мне не терпелось увидеть
Два с лишним годом публикуя статьи, репортажи, интервью о женевском деле Сергея Михайлова, имея неограниченный доступ ко всем материалам, которым располагали адвокаты (на самом деле такое право предоставлялось любому журналисту, будь на то его желание, хотя желающих-то и не оказалось), я, как никто другой, понимал, что никакого дела нет. Собственно, в конце следствия, когда уже материалы готовились к передаче в суд, высокопоставленные представители швейцарской юстиции и не скрывали даже, что они готовят показательный процесс – в первую очередь политический, нежели уголовный. Вслух не озвучивалось, но по намекам и недомолвкам, которые были красноречивее любых слов, становилось ясно, что приговор Михайлову должен стать грозным предупреждениям всем русским бизнесменам, у которых возникнет не только желание, но и сама мысль о своем «вторжении» на Запад, ведении здесь бизнеса. Отсутствие каких-либо доказательств вины Михайлова его сатрапов нимало не смущало. И два года понадобились им отнюдь не для сбора доказательств. Это время было необходимо, чтобы создать образ «крестного отца русской мафии», создать так, чтобы никто даже не помыслил усомниться в том, что перед ними злодей новой формации. Русский, что весьма важно, злодей. И, надо сказать, в этом они преуспели. Редко какое издание или телевизионный канал устояли от соблазна помусолить этот лакомый кусочек. Если где-то шла речь о незаконной торговле оружием, тут же находились «мудрые» аналитики, усматривающие в этом след Михайлова. Наркотики, проституция, отмывание денег, рэкет – ну как тут без Михайлова?! Странно, что его еще в скрытом каннибализме не обвиняли. Но, увлекшись огульными, ничем и никем не подтвержденными обвинениями, швейцарская юстиция забыла о той судебной демократической системе, которая была создана в их же стране. Присяжные желали видеть доказательства, им, видите ли, документы подавай. А не обнаружив таковых, без тени сомнений все шестеро присяжных единогласно вынесли оправдательный вердикт, заявив во всеуслышание, что сказки, дескать, хороши, когда в уютном домике потрескивают дрова в камине, а суду нужны документально оформленные доказательства, а также надлежаще подкрепленные и зафиксированные свидетельские показания.
Однако верить в невиновность конкретного человека – это одно, а в непричастность ко всему услышанному целой группы людей – совсем иное. Одним словом, кое в чем я сомневался, полагая, что некая «Солнцевская» группировка, пусть и не в таком устрашающем виде, как ее обрисовали мои многочисленные коллеги в разных уголках света, все же существует. И вот теперь мне не терпелось увидеть этих людей. Стол был обильным, людей собралось много. Описывать яства не берусь – Дюма-отец, непревзойденный в этом жанре специалист, раз и навсегда отбил у всех иных писателей охоту к этому занятию. Да и интересовали меня в первую очередь люди. Я пожимал чьи-то руки, называл свое имя, выслушивая и тут же забывая их имена, – в этом калейдоскопе приветствий запомнить кого-то конкретно было просто немыслимо. Мне было любопытно все – как они одеты, как общаются друг с другом, особенности их речи, как едят, пьют. Говорили обычное, матерились в меру – рассказывая анекдот «с перчиком». На блатном жаргоне не изъяснялись вовсе. Особо пьяных я тоже не приметил, хотя рюмки поднимали регулярно, за произнесенные тосты их опустошая либо ополовинивая, – одним словом, обычная мужская компания. Только одно я понял из разговоров – здесь дей-ствительно собрались солнцевские. То есть те, кто родился либо долго жил в Солнцевском районе Москвы и не видел ни малейшей причины скрывать место своего обитания, как не приходит и мысли в голову скрывать свою географическую принадлежность киевлянам или питерцам, москвичам с Плющихи либо с Тверской. Одним словом, никакой банды, или, как предпочитали обозначать этих людей в СМИ, «организованной преступной группировки», я не обнаружил, с чем и убыл ночью в Бангкок освещать ход про-ходящих там Азиатских спортивных игр.
…Много времени спустя, отвечая на вопрос одного пытливого журналиста, была ли на самом деле «Солнцевская» группировка или же это все выдумки, Сергей Михайлов ответил так:
– Смотря что понимать под словом «группировка». У нас так любят манипулировать словами, что частенько забывают про их истинный смысл. Да, действительно, была группа людей, собравшихся для совместного ведения бизнеса. Собственно, в те, еще советские времена, слово «бизнес» не в ходу было. Начиналось кооперативное движение, и мы создали свой первый кооператив. С кем прикажете начинать новое дело, как не с людьми, хорошо тебе знакомыми, с кем учился в школе, жил на соседних улицах, в ком уверен, что тебя не предадут и не продадут. Мы никогда не посягали на чужое, но всегда могли постоять за свое. Дерзкими нас стали называть именно потому, что мы сумели отстоять свой бизнес. У нас хватало и сил, и решимости ни с кем не делиться, никому не уступать. Мы выпадали из общепринятой схемы того времени, а это вызвало недовольство, пересуды и вымыслы самые невероятные.
– А у вас был свой собственный кодекс либо устав? – поинтересовался все тот же журналист.
– Существует мнение, опять-таки искаженное, что наша группа состояла вся сплошь из бывших спортсменов. Действительно, многие из нас занимались спортом. И у нас было много друзей, с которыми мы вместе тренировались, ездили на сборы, соревнования. Но к тому времени, о котором идет речь, бывшие спортсмены закончили вузы, стали экономистами, инженерами, приобрели опыт управленческой и организационной работы. Знаете, я никогда не различал людей, допустим, по национальному признаку. Для меня лично существует только две национальности – порядочный человек и непорядочный человек. Так и в деловом подходе – для меня в первую очередь имеют значение деловые качества партнеров и степень их порядочности. Что же касается какого-либо кодекса или устава, то нам они были не нужны. Большинство из тех, с кем я работал и работаю по сей день – люди верующие. А для верующего человека существует только один устав – это Заповеди, которые дал Всевышний Моисею, а тот передал их людям. Никакого другого устава, кроме Заповедей, нам не надо.
* * *
В Москву я вернулся через несколько месяцев. Работа над книгой о женевском процессе Михайлова была в полном разгаре, но я понимал, что вдали от героя завершить эту работу мне не удастся. Я знал материал поверхностно, более, скажем, созерцательно, мне явно не хватало взгляда на события изнутри, о чем я Сергею напрямик в телефонном разговоре и сказал. Сергей с моими доводами согласился тотчас, и уже вечером следующего дня меня встречали в Москве. Полагая, что жить буду в гостинице, я был, не скрою, приятно удивлен, когда получил приглашение остановиться у него дома. Мои эмоции были вызваны не личными амбициями, хотя и их я не лишен, чего уж лукавить. И все же больше всего радовала возможность ежедневно находиться рядом с тем, о ком пишу. Такая удача редко выпадает писателю. Надеюсь, хоть этот вывод профес-сионалы пера оспаривать не станут.
…В крохотный свой офис, расположенный в Центральном доме туриста, Михайлов ездил ежедневно. За два года, что он провел в швейцарской тюрьме, все его проекты и бизнес-наработки безнадежно утратили свою актуальность. Нужно было искать новые проекты, сориентироваться в современной экономике России, ее тенденциях, особенностях и изменениях, происшедших за это стремительно мчавшееся время. Он встречался с экономистами, производственниками, без устали выслушивал любые, даже самые фантастические на первый взгляд предложения. Друзья порой сетовали:
«Серега, ну что ты целый час слушал бредни этого фантазера. Его уже через пять минут вежливо спровадить надо было». Он отвечал вроде бы уклончиво и лаконично, но по сути – очень точно: «Хочу разобраться».
Как-то вместе выехали мы из дому.
– Обрати внимание, – сказал Михайлов, – сзади джип серый катит. Машина одна и та же. Каждый день. Сопровождают меня неустанно, даже не скрывают, что следят за мной.
– Но кто это и зачем они за тобой следят с такой назойливостью?
– Ну, кто это, я могу только догадываться. А зачем следят – очевидно. Дают мне понять, что каждый мой шаг у них под контролем. Ну да мне все равно. Хотят следить, пусть следят. Я даже пару раз, когда из дому выезжал, раскланивался с ними. Но они не отвечают. Может, инструкции не позволяют или просто невежливые такие.
К слову сказать, наблюдение за Михайловым, по крайней мере столь явное, сняли лишь спустя несколько месяцев. Видно, убедились в полной бесперспективности наблюдения за «объектом», а может, бюджет спецслужб трещать по швам стал, дело-то недешевое – круглосуточное наблюдение за человеком, который за день чуть не по двести километров накатывает.
А Сергей словно заново узнавал свою любимую Москву. Старался не пропускать театральных премьер, с удовольствием ходил на концерты, игры КВН, выставки. Его высокую статную фигуру узнавали повсюду. За спиной то и дело слышался шепот: тот самый, Михась, ну солнцевский, который суд в Женеве выиграл… Знакомые и даже малознакомые люди зачастую спешили подойти поздороваться. Многие уверяли, что не верили в его виновность, а напротив, верили в торжество справедливости. Правда, частенько говорили об этом почему-то шепотом, беспрестанно озираясь и оглядываясь, будто совершали что-то чрезвычайно опасное и рискованное.