Михайлов или Михась?
Шрифт:
Как-то в одном модном ресторане навстречу Михайлову поспешил известный певец и композитор. Плача и слез не пряча и утирая, стал говорить, как не спал ночами, молясь за скорейшее и благополучное возвращение дорогого друга Сережи. Его тогда еще жена, тоже известная певица, навек сохранившая свой украинский «ховор», из-за стола, правда, не поднялась, но головой согласно кивала: да, дескать, ночей не спали и глаза все выплакали. На столе у них стояла почти уже опорожненная бутылка водки, и когда певецкомпозитор к столу возвращался, то в кресло свое вписался далеко не с первого раза. Отойдя чуть поодаль, Сергей спросил у одного из близких друзей, кивнув в сторону композитора: «Позвонил хоть раз?» – и тот, отрицательно качнув головой, скупо ответил: «Ни разу».
Время его
Анатолий Павлович просыпался ранехонько. Курил в одиночку одну сигарету за другой, выжидая время, потом звонил мне по переговорному устройству и ворчал: «Писатель, ну хватит тебе прохлаждаться, давай чайку попьем». Я очень ценил утренние часы работы, но разговоры с Анатолием Павловичем, Палычем, как его называли все вокруг, были для меня еще важнее. Те пару часов, пока на кухню выходил свежий и бодрый после утреннего душа Сергей, Палыч рассказывал мне о своей молодости, о службе в армии и, конечно же, о сыне. Характера Палыч был твердого и властного, внешне несколько грубоват. Помню, поначалу Сергей даже опасения осторожные высказывал по тому поводу, найдем ли мы с его отцом общий язык. А потом всякий раз удивлялся, застав нас за мирной и покойной, обстоятельной утренней беседой. Ласкательных да уменьшительных имен не признавал, сына называл чаще всего Серегой либо Сережкой, но такая лю-бовь и гордость сквозили в его взгляде, что не утаить их было даже за внешней суровостью этого человека, прожившего такую нелегкую жизнь. Да и болезнь свою переносил он мужественно, порой боль терпел до тех пор, когда уже без врачей обойтись было просто невозможно.
Людмила, жена Сергея, хотя у нее и были по дому помощницы, свекру предпочитала сама и блинов испечь да на стол подать и чайку горяченького собственноручно освежить. Завтраки иногда затягивались на несколько часов, и лишь после этого возвращался я к работе над книгой, ничуть не жалея о потраченном времени.
Иногда навещали меня две очаровательные посетительницы. Первый раз они появились через несколько дней, как поселился я в доме Михайловых. Скрипнула дверь, я на скрип оглянулся и увидел в дверном проеме четыре блестящих глазика. Затем на пороге возникли две сестрички в умиляюще уютных коротких домашних валеночках. Я уже знал, что старшую зовут Шурочка, младшую Верочка. Они немножко посопели на пороге, потом Верочка спросила решительно:
– Вы писатель?
– Писатель.
– Книгу пишете, – не спросила, а утвердилась она в собственном мнении.
– А можно нам посмотреть, как писатели книгу пишут? —
спросила Шурочка.
Честно говоря, я растерялся, не зная, что и ответить.
– Ну, конечно, смотрите, если вам интересно. Вот садитесь сюда и смотрите.
В этот момент в комнату вошел Сергей.
– Вы что тут мешаете? – притворно строго спросил он дочерей.
– Мы не мешаем, – чуть ли не хором обидчиво возразили сестрички. – Мы смотрим, как писатели книгу пишут.
С того дня их посещения стали регулярными, и мы сдружились. Сейчас, когда я смотрю на двух светских молодых изысканных дам, окруженных собственными детьми, я невольно вспоминаю всякий раз тот вечер, когда они пришли выяснить, как писатели книгу пишут.
…В тот день, когда издательство «Вече» прислало мне первые пять сигнальных экземпляров книги, вышедшей с анонсом «Тайны женевского процесса», у Сергея брали интервью представители самых крупных и популярных изданий Швейцарии. Зарубежные гости задавали ему множество самых разнообразных вопросов, фотографировали дома и на Красной площади. Один из репортеров с достаточно явным упреком заметил:
– Послушайте, господин Михайлов,
На что Сергей Анатольевич ответил:
– Я же не страну и ее народ ругаю, а власть предержащую, в частности, юриспруденцию, по вине которой меня неправовым образом столько времени в тюрьме держали. Счета заморозили, поломали блестящие контракты. Да что там счета и контракты! Два года жизни украли! А чтобы вы не сомневались, какие ко мне в Швейцарии применялись методы, я вам два документа покажу.
И Михайлов продемонстрировал им подлинники пресловутых бумаг: уведомление о его предполагаемом убийстве и требование Карлы дель Понта о немедленной высылке из Швейцарии в ту страну, где Михайлову, судя по донесению, грозила смертельная опасность.
Получив из издательства сигнальные экземпляры и узнав, где сейчас находится Михайлов, я поехал на Красную площадь. Гости уже прощались с ним, собираясь ехать в аэропорт. Сергей внимательно осмотрел книгу и велел отдать швейцарцам все пять экземпляров – гостей как раз было пятеро.
– Обойдутся хотя бы четырьмя, – сварливо возразил я. – Первый экземпляр должен принадлежать тебе.
– Да отдай все, нам же еще пришлют.
– Не отдам, первый экземпляр по праву твой. Даже не мой, как автора, а именно твой, – продолжал я упрямиться.
Видно, что-то такое почувствовал он в моих интонациях, но махнул рукой, дескать, поступай, как знаешь. Уже вскоре мы узнали, что швейцарские журналисты в полном смысле слова разодрали на главы полученные ими четыре экземпляра книги и перевели ее на родной язык чуть ли не за неделю. Ни единого возражения из Швейцарской Конфедерации не последовало.
Глава третья
ОДЕЯЛО ЛЖИ ИЗ ЛОСКУТОВ ПРАВДЫ
А чужого-лишнего На меня навешано, Слава нехорошая Бродит по пятам…
М. Танич
В свое время основанием для задержания Сергея Михайлова в Женеве послужила статья, опубликованная в бельгийской газете «Ле суар». Казалось бы, какое отношение рядовая бельгийская «вечерка» имеет к швейцарскому правосудию? Но, надо полагать, дело тут вовсе не в географии. Если бы подобная публикация появилась в каком-либо издании, допустим, Катманду или на Огненной Земле, то и этого было бы достаточно, чтобы инспирировать «дело», шитое белыми нитками. После вынесения оправдательного вердикта адвокаты Михайлова подали иск против бельгийского издания и спустя всего-навсего… десять (!) лет «Ле суар» вынуждена была признать, что опубликованные о Михайлове данные оказались непроверенными и, мягко говоря, недостоверными. Юристы газеты ссылались в основном на то, что использовали преимущественно те «факты», которые почерпнули из российской прессы, не удосужившись найти им хоть какое-нибудь подтверждение и не отправив в правоохранительные органы ни единого запроса. Газета выплатила Михайлову компенсацию, на своих страницах вынуждена была опубликовать опровержение, правда, набранное самым мелким шрифтом и втиснутое в неприметное место. Сдается мне, что «Ле суар» совершенно напрасно проявила столь завидные строптивость и упорство, достойные лучшего применения. На мой взгляд, кроме благодарности к Михайлову, бельгийские журналисты ничего испытывать и не должны были. Ну, судите сами, кто знал в мире о существовании скромной «вечерки», издающейся в Брюсселе? А за те два с лишним года, что шло следствие, «Ле суар» не цитировал только ленивый. На нее ссылались коллегижурналисты в разных странах мира, ее беспрестанно цитировали обвинители. Даже в суде прокурор патетически восклицал: «В “Ле суар” сказано!..» Ну надо же, какой всемирно авторитетный источник вдруг объявился в деле борьбы с международным криминалом. Одним словом, рекламу «Ле суар» Сергей Михайлов сделал поистине неоценимую.