Мико
Шрифт:
— Итак, ты знаешь об у-син, — сказала она, вставляя ключ, который он ей дал. — Для меня большое облегчение, что еще кто-то это знает. И этот кто-то — ты.
А между тем она думала: “Амида! Не могу этому поверить. Я смотрю на него, и моя любовь столь сильна, что мне нужно сдавить мою старую ненависть белыми пальцами; я обязана держать ее в уме каждую секунду, иначе она может ускользнуть из меня, как песок”.
— Акума Сина послужил причиной стародавней мести. Как и у меня. Моя фамилия — не Офуда.
— Нет, — умышленно прервал ее Николас, —
Она опустила голову.
— Я так и знала. Очень жаль! — Ее глаза блеснули под беспощадным светом звезд. — Жаль, что я не смогла лишить его жизни своими руками, применив четвертое наказание у-син.
— Кун, — сказал Николас, употребив китайское слово “дворец”, означавшее наказание кастрацией. — Ты бы сделала его евнухом перед тем, как убить.
— Он это заслужил не меньше, чем его дружок Тандзан Нанги, — ехидно сказала она. — Он еще испробует на себе мою ужасную мощь. Эти двое погубили моего настоящего отца — Хироси Симаду.
Николас всерьез удивился.
— Вице-министр Симада был твоим отцом? — Он хорошо знал это имя по личным причинам, поскольку Симада был одной из первоочередных послевоенных мишеней полковника. — Но ведь его жена родила ему лишь двух сыновей!
— Его любовницей была моя мать! — с гордостью ответила Акико. — Она была таю ойран в Ёсиваре, причем лучшей из них.
— Симада совершил сеппуку, был грандиозный скандал...
— Хитро состряпанный Нанги, Сато и их наставником Ёитиро Макитой.
Николас знал, что это была очевидная ложь. Улики против Симады были бесспорны и неопровержимы.
— Они наворотили горы лжи, полуправды, небылиц. И этого было достаточно. — Лицо ее перекосилось от ненависти. — Более чем достаточно в атмосфере, которая граничила с безумной истерией, когда дело касалось войны. — Он почувствовал, что она собирается с силами. — Твой отец, полковник Линнер, настоял на том, чтобы всю эту ложь довести до сведения общества. Линнер хотел убрать моего отца со своего пути еще тогда, когда он боролся за твердую линию против вмешательства оккупационных властей в политику Министерства торговли и промышленности.
Николас вспомнил, как его отец сказал ему в тот день, когда вице-министра Симаду и его жену нашли мертвыми в луже крови: “Никогда не радуйся смерти другого человеческого существа. Лучше испытывай удовлетворение от того, что искоренен источник зла. Члены Министерства торговли и промышленности затягивают борьбу за власть, начатую годы назад членами довоенных “дзайбацу” в их канмин иттай, контрольных ассоциациях. Когда человек объединяется с дьяволом, мы должны исполнить свой долг. Мы должны действовать. Человечество не сможет существовать, если не выпалывать сорняков”.
— В обвинениях, выдвинутых против твоего отца, Акико, не было ничего ложного, — сказал он. — Ты не можешь отрицать неотвратимость наказания.
Но его слова, казалось ему, звучали где-то далеко. Было невероятно трудно оторваться от этого лица, сейчас столь близкого к нему. Ему казалось абсолютно неважным, что на самом деле она — не Юко. Об этом ему говорил разум, но владели-то им чувства. Они обходили разум стороной. Что он видел в ней такого, что вызывало подобную реакцию?
Все это не притупляло в нем чувство опасности; оно просто затуманивало сознание, превращая прозрачное в непроницаемое.
И еще одно его совершенно поразило. Несмотря на то что рассказывала ему Итами, несмотря на то что он уже знал об Акико, в дополнение к тому, что он подозревал, для него явилось неожиданным, что он, как ни пытался, ничего не почувствовал, кроме сияния ее “ва”. Что именно она чувствовала по отношению к нему, он сказать не мог. Но он не ощущал враждебности, злобы, вообще ничего негативного. И опять он задумался, не то же ли самое испытывал Масасиги Кусуноки перед тем, как Акико набросилась на него со своим “дзяхо” и лишила его жизни.
— Они использовали полковника, — сказала она. — Надо было видеть их глаза — безжалостные, словно камни. Они натащили ему разных отбросов, и он все это проглотил.
— Что бы ни сделали Сато и Нанги, это не имеет отношения к трем невиновным, которых ты уничтожила походя, — продолжал он, игнорируя ее логику.
Она зло сплюнула.
— Не говори мне о невиновности! В этой компании вообще нет невиновных! Виновны двое, а обвинять надо всех одинаково.
Николас подумал о мисс Ёсиде, и ему стало жаль как эту женщину, сидящую перед ним на расстоянии вытянутой руки, так и ту. “Смотри, чем может стать жизнь, — подумал он. — После этого не на что надеяться”.
Но он достиг-таки одной из своих целей; он выяснил все, что собирался узнать. Из ее слов он понял, что она не позволит ему встать и уйти; каковы бы ни были ее личные чувства, она слишком хорошо обучена; в конечном счете дух у нее такой же слабый, как и у ее первого мужа, она находится под властью чар “дзяхо”. Ему никогда не удастся убедить ее в своей правоте. Как сказал Акутагава-сан, эти силы так разъедают разум и душу, что всегда подвергаешься ужасному риску скорее уступить им, чем обратить их себе на пользу, как это имеет место с приемами боевых искусств.
Теперь он глядел на нее другими глазами, узнав наконец, кому он смотрит в лицо. Она была мико, колдунья, которая, маскируя свои истинные намерения, может нанести удар в любой момент и погасить твою жизнь. Это может произойти во время поцелуя или объятия, и ты никогда не почувствуешь угасания ее “ва”, разрушения гармонии из-за вспышки агрессии. Он даже не знал, достигла ли она Пустоты.
Ее намерения навсегда были недоступны его пониманию, и он знал, что поступил правильно, так долго дожидаясь ее под деревом. Он понимал, что находится перед лицом смерти. Ему не казалось насмешкой судьбы то, что она пришла к нему в виде его первой любви, единственно истинной и нужной. Если он сейчас умрет, то се лицо он увидит последним. И он уйдет в небытие, мечтая о Юко.