Миллион миллионов, или За колёсиком
Шрифт:
Клара внимательно глядит на паспорт, потом проводит по нему ладонью и сосредоточенно зажмуривается. Секунд через десять-пятнадцать она открывает глаза и отрицательно качает головой.
— Что? — спрашивает Мхов.
— Ничего, — пожимает плечами Клара.
— Что значит, ничего?
— Ничего значит, что я ничего не вижу.
— Совсем? — Мхов разочарован.
— Совсем… — Клара подыскивает объяснение. — Ну, как если бы этот паспорт… эта вещь была ничьей… ну, как бы никому не принадлежала, вот. Понял?
— Не очень, — Мхов и в самом деле не понял. — У этого паспорта есть… был хозяин. Кстати! Он умер. Может, ты это имеешь в виду?
— Без разницы, жив он или умер, — терпеливо, как учительница бестолковому ученику, разъясняет Клара. Даже лучше, если умер. На вещах мертвецов информация застывшая, неизменчивая, лучше видно. А тут вообще ничего.
— Но там же его фотография, — горячится Мхов. — Ты открой, открой… Вот об этом человеке ты что можешь сказать?
Клара тупо разглядывает ламинированное фото ничем не примечательного мужчины средних лет, медленно, с запинкой, словно пробуя, произносит указанные в документе фамилию, имя, отчество. Снова вглядывается в фотографию. Её дыхание замедляется, взгляд становится полусонным, чуточку косящим, она еле слышно бормочет («ну и хуйня…») и вдруг, фыркнув, как обозлённая кошка, резко отбрасывает паспорт в сторону. Паспорт тёмной птицей перелетает через всю комнату, шлёпается о стену, падает на пол. Клара медленно поднимает руку, показывает на него напряжённым пальцем:
— Забери!
— Клар, ты что?! — Мхов никогда ещё не видел её такой.
— Забери, я сказала! — похоже, она близка к истерике.
Мхов молча поднимается, пересекает комнату, забирает паспорт, прячет его в карман. Он не решается ничего спросить, просто стоит и ждет, когда Клара вынырнет из своего непонятного состояния.
Какое-то время она пусто смотрит прямо перед собой, медленно поводит головой из стороны в сторону, потом её взгляд становится более сфокусированным, осмысленным. Клара постепенно приходит в себя:
— Фу-у-у… Ух-х-х. — Трясёт ладонями, часто моргает, лицо мало помалу приобретает привычное выражение. — Олегыч, там вон… абсент. Налей, будь друг.
Бутылка «Хиллса» стоит на низком стеклянном столике. Гранённая рюмка притулилась здесь же. Мхов шарит глазами, ищет сахар, ложечку, воду.
Клара машет рукой.
— Не-не, ничего не надо. Просто так налей.
Пока Мхов откупоривает бутылку и наливает абсент, Клара вытаскивает из стоящей на полу квадратной деревянной коробки короткую толстую сигару «Коиба робустос», откусывает кончик блестящей гильотинкой, прикуривает от мховского подарка — золотой зажигалки «Ронсон». Приняв от Мхова рюмку, медленно выпивает обжигающий синеватый напиток, отдувается, пыхтит сигарой, окутывается густым ароматным дымом. Мхов по-прежнему молчит; сгорая от любопытства, ждёт объяснений.
— Прости, — наконец говорит она, не глядя на Мхова, — я понервничала.
— Из-за чего? — интересуется он.
— Так… — Клара слегка морщится. — Паспорт этот…
— А что паспорт? Вроде паспорт как паспорт.
— Да… Фотография эта…
— Что фотография? — Мхов старается не давить, словно боится ненароком спугнуть что-то очень зыбкое, ненадолго возникшее в голове у Клары.
— А чьё это фото? — осторожно спрашивает Клара, крутя в тонких пальцах дымящуюся сигару.
— Я знаю не больше, чем там написано, — честно признаётся Мхов. — Я думал, ты что-нибудь скажешь.
Клара рассеянно стряхивает серую колбаску пепла в пепельницу, напоминающую большую вогнутую каплю серебристого металла.
— Что сказать? — Она задумывается. — Испугалась я, вот что.
— Испугалась? Чего? — Мхов снова приближается к ней, усаживается на пол, легко проводит пальцами по тонкой щиколотке.
— Как сказать, чего? — Клара кривит губы. — Именно, что ничего.
Мхов вопросительно глядит на неё.
— Такого человека нет, — раздумчиво говорит Клара. — Вот тебе и всё ничего.
— Ну, правильно. Я ж сказал, что он умер, — дуркует Мхов.
Клара мгновенно разгадывает его нехитрый манёвр.
— Не прикидывайся дурачком, — строго говорит она, — тебе это не идёт.
— Хорошо. Извини, — соглашается Мхов. — Последний дурацкий вопрос. Может, это фото какого-то другого человека? Не владельца паспорта, а просто кого-то похожего на него?
Клара уверенным движением раздавливает в пепельнице окурок сигары, брезгливо нюхает кончики пальцев.
— Послушай, Кирилл. — Она немного форсит. — Это фото не владельца. И не невладельца. И не чьё-то там ещё. У этой фотографии вообще нет этого… прототипа, вот!
Мхов нервно смеётся:
— Живого прототипа, ты хочешь сказать?
— А какого ж ещё?
— Ну, если, например (он глядит на Кларину рюмку), сфотографировать «Любительницу абсента», то прототипом фотографии будет считаться изображение на картине. — Тут Мхова осеняет. — Может, в паспорте тоже репродукция какой-то изображения?
Клара с сожалением на него смотрит.
— Олегыч, очнись! Эту самую «любительницу» Ван Гог рисовал с живой женщины. Я только забыла, как зовут.
— Пикассо, — автоматически поправляет Мхов, думая на самом деле о другом.
— Как?
— «Любительница абсента» — это не Ван Гог, а Пикассо.
— Кирилл! Да что с тобой сегодня! — Клара укоризненно улыбается. — Даже абсент такой есть, он и называется — «Винсент Ван Гог»!
— Знаю. Маркетологи ошиблись, когда выбирали название.
— Вау! Ты серьёзно?! — Клара не на шутку удивлена.
— Вполне. А живопись, коли есть такая охота, изучай не по бутылочным этикеткам, а по альбомам, на худой конец. На «Любительницу абсента» можешь вообще посмотреть своими глазами, всего-то дороги до Питера.
— Я лучше к зеркалу подойду, — надувшись, ворчит Клара.
— Так ты что, — Мхов возвращается к прерванному разговору, — хочешь сказать, что изначальный, живой прототип может… ну… ощущаться спустя, так сказать, несколько последовательных изображений?
— Ага. И не только живой. А даже вымышленный образ, придуманный в чьей-то голове. Потому что любой вымысел состоит из кусочков реальности. Конечно, чтобы увидеть что-то за такими далёкими и сложными образами, нужна большая, очень большая сила. У меня такой нет, я-то точно в этих случаях ничего не увижу. Но какое-то такое тепло или что-то там ещё от реального или вымышленного прототипа чувствуется всегда. А сегодня… Сегодня впервые — пустота. А так не бывает.