Миллион в сигаретной пачке
Шрифт:
– В сарае… В коробке с шурупами… Там он. Оперативник принёс ключ. Заглянул и покачал головой.
Понятые вытягивали шеи, чтобы тоже заглянуть, и Хаблак не стал испытывать их любопытство: высыпал содержимое шкатулки на стол.
Золотые монеты, обручальные кольца, перстни с драгоценными камнями, браслеты…
Посмотрел на Хмыза и его жену. Они сидели, опершись грудью на стол, в одинаковых позах, и не сводили глаз с золота. Не видели сейчас ничего, забыли обо всем – о милиции, понятых, обыске, обо всем, что тяготело над ними, угрожало им, – смотрели, и глаза их жадно блестели.
– Красивые
Хмыз облизал пересохшие губы.
– Подавиться бы вам этими шайбочками! – яростно закричал он. – Ты за всю свою жизнь и сотой доли не заработаешь!
– Мне хватает зарплаты, – беззаботно засмеялся Хаблак, – зачем мне золото?
– Что ты в нем петришь! – поднял стиснутый кулак Хмыз, и в этом жесте было столько лютой злобы, ненависти и безнадежности, что Хаблаку показалось: дай ему это золото – проглотит его. – Золото – это жизнь!
– За решеткой! – бросил один из оперативников, и Хмыз съежился, вдруг как-то сразу постарев и сделавшись как будто ниже.
– Это ж надо! – поразился вдруг понятой: видно, подлинный смысл всего происходящего, дошел до него только теперь. – Иметь такое богатство и занимать деньги! Я сто пятьдесят тысяч получаю, а он мне еще пять штук должен… – кончил он как-то жалобно, словно осознав, что и пять тысяч безнадежно потеряны.
Хаблак придвинул к себе золотые украшения. Попросил понятых:
– Садитесь поближе, составим протокол. А вы, – он повернулся к старшине, – продолжайте обыск.
Тот развел руками.
– Собственно, все… – оглядел веранду, вдруг в поле его зрения попали грубо сколоченные табуретки, на которых перед этим сидели Хмыз с женой. Внимательно осмотрел, поддел массивной отверткой сиденье и отодрал его от ножек.
– Ничего… – вздохнул он. Простукнул сиденье и отставил табурет. Пнул ногой другой, небось, не хотелось возиться, но все же оторвал сиденье и у него.
– Посмотрите, товарищ капитан, – подал Хаблаку разбитый табурет. – Тут что-то есть…
Хаблак вытащил из хорошо замаскированного тайника деньги, завернутые в целлофан, и несколько сберегательных книжек. Пачка купюр по десять тысяч была такая большая, что женщина-понятая воскликнула:
– Я думаю, и в банке столько нет! Где ты взял, Ярослав Михайлович?
– Наворовал! – ответил Хаблак вместо Хмыза. – Ваши деньги, гражданочка, наши общие, присвоенные хапугами и ворами.
– Это я – вор? – вдруг поднялся над столом Хмыз. Должно быть, понял, что терять ему больше нечего. – Я – вор? Это вы, никчемные, жалкие людишки, довольствуетесь крохами! Я – человек с размахом, и никто не знает, что таится во мне. Насмотрелся… Заведующие, директора, начальство всякое!.. А ты эту торговлю дай мне! Мне, в собственные руки. И я покажу, как надо вести дела!
– Не дадим! – отрезал Хаблак. – Знаем и видели уже! Купцы и фабриканты, биржевые дельцы и банкиры! Тебе дай простор, действительно развернешься, всех – к ногтю, люди для тебя муравьи, будешь топтать их. А мы не позволим, намордник наденем, понял ты, вор! – Бросив это в лицо Хмызу, махнул рукой и замолчал: не годится ему, представителю
Начал считать деньги. И чуть ли не сразу сбился – все же Хмыз вывел его из равновесия. Сосредоточился и закончил подсчет. Пять миллионов!
А сколько на сберкнижках? Десять книжек на предъявителя по пятьсот тысяч на каждой. Была, значит, у Ярослава Михайловича педантичная жилка – любил круглые суммы. Десять миллионов в самодельном табурете, за который и рубль отдать жалко!
Хаблак встал и официальным тоном сказал:
– Мы задерживаем вас, гражданин Хмыз. Прошу ознакомиться с постановлением.
Хаблак с Коренчуком сидели за столом, на котором разложили свои бумаги, а Каштанов расхаживал по кабинету, заложив руки за спину и задорно выставив бороду. Чуть поодаль примостился следователь прокуратуры Устинов.
– Чем же мы располагаем, товарищи криминалисты? – полковник будто разговаривал с самим собой. – На первый взгляд, многим, а если разобраться глубже, проникнуть, так сказать, в существо? Тогда придется признать, что сделаны лишь первые шаги.
– Ну, почему же первые? – обиделся Хаблак. – Один Хмыз чего стоит!
– Но ведь, надеюсь, вы не станете возражать, что Хмыз – не главная фигура.
– Кто его знает…
– Давайте разложим все по полочкам, – предложил Каштанов, – и Хаблак едва заметно улыбнулся, прикрывшись от полковника ладонью. Это «давайте разложим по полочкам», слышал уже не один десяток раз, и всегда представлял себе развешанные на пустой стене полковничьего кабинета десятки полочек, на которых Каштанов раскладывает свои материализованные в какие-то вещи аргументы.
Полковник действительно остановился у стены, оперся на нее спиной и начал размышлять вслух:
– Что у нас есть против Хмыза? Первое: десять миллионов наличными и на сберкнижках, приблизительно на пятнадцать миллионов золота и прочих драгоценностей. Так?
Хаблак вообразил, как полковник положил на первую полочку увесистую пачку денег и бронзовую шкатулку с кольцами и золотыми монетами. Положил, отступил и любуется шкатулкой.
– Во-вторых, – продолжал Каштанов, – доказательства того, что Хмыз виделся с Бобырем незадолго до убийства последнего. Три фактора свидетельствуют против Хмыза. Его утверждение, что он видел Бобыря в берете. Отсутствие молотка в наборе инструментов и то, что Хмыз не может объяснить, куда девал его. Наконец, на сапогах Хмыза, изъятых во время обыска, эксперты нашли ил, идентичный илу на берегах ручья поблизости от усадьбы Хмыза, что подтверждает вашу версию, капитан, будто Хмыз пытался замести свои следы. Согласны?
Хаблак кивнул и представил, как полковник положил на другие полки берет, молоток и грязные сапоги.
– Не хватает молотка, – сказал Устинов. – И надо его найти!..
«Будто я сам этого не знаю, – подумал Хаблак. – Но попробуй! Может, он его зарыл или забросил где-нибудь в лесу?
– Далеко ли от мостика через ручей до улицы Хмыза? – спросил Устинов.
– Четверть километра.
– Вероятно, он бросил молоток в ручей, – сказал полковник. – Сейчас позвоню в Ирыньский горотдел, пусть поищут там.