Миллионщица

Коломийцев Александр Петрович

– А знаешь чо, – мать смолкла на минуту, сбрасывая со сковороды испёкшийся блин и, поливая на неё половником жидкое тесто, – никого не покупай, Марту нашу заберёшь. Перебьётся старый без запчастей. Ездиит «Москвич», кого ему ещё надо. Осенью свинью заколем – вот и будет ему на запчасти. Мы вот как исделаем, ты не сомневайся, я старому пока и сказывать никого не буду, – и заговорила, перейдя на шёпот, словно опасалась, что находившийся во дворе «старый» может услышать её секреты и воспрепятствовать исполнению тайных планов. – С председателем договорюсь. Он мужик с понятием. На мясокомбинат скотину повезут сдавать, я и обменяю нашу тёлку на коровку, не сомневайся, удойную выберу. Перевешаем, если чо, так доплатим. Сейчас

часто скотину сдают, – мать перевернула блин, вздохнула. – Эх-х, и чо делается, чо делается! Последний год наш председатель работает. «Я в рыночные отношения не вписываюсь, – душа не приемлет!» – вот как выражается. Матершинник – не приведи господи, а человек добрый. В других этих, ну, колхозы теперь как называются? Ну, обществах этих, как люди сказывают, начальство пенсионеров понужает, как безродных, а наш – нет. Куда с добром – и отходы даёт, и с сенцом помогает. Бог с ним, пускай матерщинничает. Уйдёт – хлебнём горюшка. Да может, уговорим ещё, приладится к этим «отношениям», будь они неладны. Это ты, Клавдюшка, хорошо придумала, давно пора. Живёшь в панельной коробке, как в клетке. Да вот друг-то твой как? По-серьезному, или так, – старуха хотела сказать «потрахались», да язык при дочери не повернулся молвить срамное новомодное словцо, – да разбежались? Эх-х, изладилось бы у вас, мы бы со всей душой помогли.

Мать допекла последний блин, положила на аппетитную стопку два жёлтых куска топленого масла, накрыла эмалированной миской, кивнула на дверь.

– Иди, зови мужиков.

Мужики в компании с Дружком сидели на корточках перед раскрытым настежь сараем. На полосатой ряднушке стояла полуразобранная «Дружба». Вася, надув щёки, прочищал жиклёр, поднеся последний ко рту. Про жиклёр Клавдия догадалась по речам отца. На её зов тот отмахнулся.

– Погоди, закончим, тогда и придём.

Минут через тридцать со двора донёсся надсадный визг, закончившийся натужным, глухим квохтаньем, ещё через четверть часа пила подала ровный уверенный голос.

Вошедший отец провозгласил, обращаясь к матери:

– Ну, радуйся, старая, нашёл я тебе зятька, – на сморщившуюся брезгливо дочь зыркнул исподлобья. – Ты не кривись, не кривись. Бабе за сорок, а она всё хвостом крутит. Чем тебе Василий не мужик?

Мужчины, уступая друг дружке место, вымыли под рукомойником руки, гость, повинуясь приглашениям радушной хозяйки, сел за стол, хозяин из выкрашенного белой эмалью настенного шкафчика достал гранёные стопки, кряхтя, сунулся в нижнее отделение кухонного мастодонта и поднялся, сжимая в руке бутылку с прозрачной жидкостью.

Из-за оной жидкости в не столь отдалённые времена, когда лица кочующего народца сулились отлить главному борцу с пьянством и алкоголизмом памятник из благородного металла, случился у оборотистой дочери скандал с недотёпами-родителями. Производить продукт в пятиэтажке – верный способ нарваться на крупные неприятности. Отец же открывать товарное производство не просто отказался, а присовокупил при этом в изрядном изобилии выражения, которыми издавна славится простонародная русская речь. Для домашних же нужд производил продукт в достаточном количестве и со знаком качества.

– Васе не наливай, за рулём он, – предостерегла дочь.

Отец застыл с бутылкой в руках, на лице читалась озадаченность, выручила мать.

– Достал, так уж выпей, коли в охотку, не то ещё удар от огорчения хватит.

Отец крякнул, налил стопку до краёв, махом выпил, бутылку тут же прибрал с глаз долой и, уже сев за стол, закусил блином.

– Мы, мать, вот чего исделаем, – объявил, облизнув замаслившиеся губы: – Марту нашу на корову обменяем. Я сам со Степанычем переговорю. Он чего, не согласится обменять? Один хрен вся скотина под нож идёт – дерьмократы грёбаные. Ты даже и не суйся, толком дело не изладишь, только голову заморочишь. Вот тебе, Клавдия, наш подарок к свадьбе.

– Гос-споди!

Вот навязался. Да я, может, за него сроду и замуж не собираюсь.

– A мне Васька понравился, – резюмировал отец, которому первачок, изготовленный для собственных нужд, взвеселил настроение.

«Васька», словно и не о нём шла речь, меланхолично поедал блины.

За столом долго не засиделись. Первой поднялась Клавдия.

– Ну всё, попроведали, блинов у тёщи поели, пора за работу.

Вася загрузил в багажник пилу, мать подала трёхлитровые банки, отец принёс из сарая две цепи и топор.

– Вот, пили пока этими, у меня ещё три штуки в запасе есть. Наточу, приедешь возьмёшь, а эти назад вернёшь.

Перед поворотом в Мыски Клавдия, удивив Васю, велела:

– Вначале к тебе заедем.

Знакомство с бабушкой Дуней состоялось перед крылечком с резными столбиками и перильцами. На перильцах возлежал рыжий котище, презрительно глянувший на гостей и опять закрывший глаза. Бабушка теребила передник, сказала по-образованному:

– Прошу в дом.

Деревенское угощенье – творог со сметаной – бабушка кушала по чуть-чуть, словно сторожкая птичка зёрнышки клевала, но постепенно вошла в охотку и не забывала нахваливать гостью. Клавдия разливалась соловьём.

– Вот построимся, заведём корову, курочек, пасеку. Будете у нас как сыр в масле кататься.

Бабка тут же встряла с советами.

– Сыр умеешь готовить? Научу. Сепаратор надо купить. Инкубаторских цыплят не бери. В деревне присмотри хо-рошу курицу, чтоб сама парила, её и бери. Да у матери, поди-ка, есть така…

Клавдия в чужих советах не нуждалась и развивала свою мысль.

– Про магазин забудете, где он и есть. Чего хорошего – ножки от Буша сто лет не мытые есть, – сама засмеялась, – отрава одна. Или вот ещё гусей можно развести. Захочется – приходите гусят пасти. Самая работа для старушек – и на солнышке посидеть, и польза есть. В Мысках приволье – считай деревня. А тут что – одной ногой ступишь, другую не знаешь, куда поставить. И от машин дышать нечем.

Пока старушка лакомилась натуральными продуктами, Внукова зазноба наводила блеск и глянец в кухне. Маленький складик, состоявший из старых газет, всевозможных баночек – консервных, стеклянных – которые бабушки-старушки собирать великие охотницы, оказался за оградой в мусорном ящике. Клавдия летала с мокрой тряпкой, Вася тряс половики.

Обласканная бабулька проводила молодых до калитки и, тихо улыбаясь, смотрела вслед машине, пока та не скрылась из вида.

Работа кипела, только щепки летели. Клавдия размашисто отсекала сучья, Вася, окутываясь сизым дымом, пластал тополиные туловища. За два дня управились, – подходящие стволы были распилены на столбушки для ограды, ошкурены и сложены на просушку, остальное пошло на дрова. Вася сгонял в ДРСУ и вечером участок спланировал грейдер. Ночевали у Клавдии. Инициатива окончательно перешла к ней, Вася лишь согласно кивал головой, с автомастерской он расстался окончательно.

Выйдя из ванной, Клавдия сообщила дальнейшие планы:

– Завтра съездим в лесничество. Есть там одна профура, знакомая моя, платья ей шила. Купим лес для бани и стаек. Первым делом баню срубишь, зимовать в ней будем. Квартиру в аренду сдам.

К «профуре» Вася не ходил – скучал в машине. Клавдия вернулась часа через полтора – довольная, с блестящими победоносно глазами.

– Я уже и с шофёром договорилась, завтра всё привезём.

МАЗ с прицепом сделал два рейса, и на участке выросли горы сочившихся смолой брёвен, тёса, горбыля. Вася засучил рукава и взялся за топор. Клавдия вновь стучала на машинке и вершила непонятные дела в городе. Результаты этих дел вскоре проявились, – в створе линии электропередачи лежала опора с бетонным пасынком, а на участке мотки голоалюминиевого провода и кабеля.