Миллионы не моего отца
Шрифт:
Но Михаил не расстроился – он очаровался. Очаровался этим обманом, потому что некоторые авантюризм и мечтательность были свойственны ему. Но он был порядочен, поэтому не смог бы преподавать историю детям.
Михаил решил, что история не что иное, как карнавал, и увлекся исторической реконструкцией. Он примерил костюм благородного итальянца четырнадцатого столетия, обзавелся мечом и каппелиной. Впрочем, вместо армии Михаил пошел в аспирантуру Московского педагогического, которая тоже стала мистификацией: получив отсрочку от службы, диссертацию он так и не начал. Он и не думал заниматься
Выйдя из университета с дипломом историка, Михаил нашел себя способным к работе менеджером по продажам. Поначалу он устроился на работу в издательство, так как торговля бумажными книгами имела свою романтику и даже идею мессианства. Но спустя несколько лет издательство разорилось. Михаилу пришлось перейти на работу более прозаическую и начать торговать столиками и мойками из нержавейки.
Постепенно и жизнь становилась все менее яркой: разбавленный короткими вспышками отпуска, год походил на год. Слабли связи с университетскими друзьями, не с кем было завязать поверхностный и жаркий интеллектуальный спор и нашутиться вдоволь. Несколько лет подряд не получалось выбраться на фестиваль реконструкторов. Глубоко в шкафу, под грудой ношеной одежды, нашел свое успокоение рыцарский меч.
И вроде все шло своим чередом, как должно быть. Михаил даже не разучился улыбаться – не широко и на публику, а незаметно и для себя. Карманный оптимизм величиной с луковицу лампы согревал его изнутри, Михаил мог даже им поделиться, но большинству людей вокруг требовался блеск софитов или ничего.
«Когда меня спрашивают, а чего ты добилась в жизни, я, в свою очередь, задаю вопрос: А какое это имеет значение? Какое значение это имеет в бесконечной вселенной в мириадах звезд?
Когда я слышу, что кто-то купил “Мерседес” S-класса или новый особняк, я думаю: все, чего вы добились, друзья, это разучились смотреть на звезды».
Синяя тетрадь, 15 августа 2014 года
Синяя тетрадь с геометрическим посеребренным тиснением на обложке была необычным дневником. Она не содержала описаний прожитых дней, встреченных людей или ярких событий жизни. Это был философический дневник, состоящий из коротких, не связанных друг с другом заметок.
Чужой дневник Михаил читал без разрешения хозяйки, ничуть этим не смущаясь, но понимая, что он и есть тот предсказанный ею человек, который подслушивает через дверь. Подслушивать было интересно, а главное, всего услышанного Михаил от Лизы Смирновой не ожидал. До знакомства с дневником он представлял ее проще, меркантильнее, испорченнее, – более подходящей Вадиму, который Михаилу совсем не пришелся по душе.
То, что Лиза была не глупа, можно было заподозрить еще по ее портрету, – но стоило ли доверять живописи? Лиза из дневника была мягче, меланхоличнее и теплее, чем яркая, самоуверенная женщина на портрете. Невзирая на всю свою оригинальность, Лиза из дневника, как и ее неброская ученическая тетрадка, не стремилась выделяться из толпы.
Выбирая между Лизой Вадима, портретной Лизой и Лизой из дневника, Михаил предпочел довериться тексту. Ведь текст был написан ее рукой, в уединении, и не предназначался для чужих глаз. Синяя тетрадь не могла врать. Лиза, в домашней пижаме, чуть растрепанная, с бегущими по плечам струйками медных распущенных волос, сидела, подобрав по себя ноги, в кресле напротив Михаила, но смотрела не на него, а в окно, и зеленые глаза ее в утреннем свете отдавали голубизной.
Такой Лизе, которую он представил, Михаил мог написать:
Здравствуйте, Лиза!
Мы с вами не знакомы. Этот электронный адрес дал мне ваш муж, когда я заходил к вам домой. Я надеялся застать вас там, но мне сказали, что вы в отъезде и находитесь неизвестно где.
Я надеюсь, что у вас все в порядке, и вы получите это письмо. По-другому связаться с вами у меня не получилось: ваш телефонный номер не отвечает.
Меня зовут Михаил Викторович Старостин, и я сын Виктора Мещерского, как бы странно это ни звучало. Но у меня есть подтверждающие документы, которые я прилагаю к письму.
Вы, должно быть, знали Виктора Александровича, в отличие от меня. Мне его видеть не приходилось – они с матерью развелись, когда я был совсем маленький, и воспитывал меня другой человек. Фамилию этого человека – Старостин, я и ношу.
Я выражаю вам свои глубокие соболезнования по поводу кончины вашего отца.
Мне крайне неловко беспокоить вас в такое тяжелое время, особенно по денежному вопросу. Но кроме нас двоих этот вопрос никто не сможет разрешить.
Вчера я был у нотариуса Синицына И. А. на Таганке, который рассказал мне о наследстве. Крупная сумма денег лежит в кипрском банке в сейфовой ячейке, открыть которую можем только мы вдвоем.
Копии документов от банка, полученных у нотариуса, я прилагаю к этому письму, чтобы не быть голословным.
Вы можете убедиться, что это не афера и не авантюра, изучив эти документы, посоветовавшись с вашими юристами, а также обратившись к нотариусу Синицыну. Не торопитесь, изучите все тщательно, в спокойной обстановке, – я подожду. Но я прошу вас откликнуться на это письмо.
Я надеюсь, что мы с вами встретимся и поговорим, или хотя бы созвонимся.
Я бы хотел пообщаться с вами, узнать вас получше. Вы ведь были знакомы с Мещерским и могли бы мне рассказать о нем.
Я пишу, что хотел бы узнать вас получше, потому что в некотором смысле уже с вами знаком. Дело в том, что случайным образом ко мне в руки попала синяя тетрадь – ваш рукописный дневник. Я нашел его среди бумаг в вашей квартире, когда мы с вашим мужем искали что-нибудь, что могло бы указать дорогу к вам. Ваш муж хотел выбросить эту тетрадь, но я ее сохранил.