Милочка Мэгги
Шрифт:
– И матушка сказала, – заключил Уидди, – что, если ваша семья сможет прийти на похороны… В графстве Килкенни Муры с Шонами всегда были близки… почти породнились…
Пэт был глубоко опечален. Он горевал не по другу, а по любимому врагу. Он никогда не испытывал особой тяги к спиртному, но теперь его вдруг потянуло в паб пропустить пару кружек пива.
– Я потерял лучшего врага на свете, – заявил он бармену.
– Так оно всегда и бывает, – ответил тот, не моргнув глазом. Он давно привык выслушивать от посетителей всяческие странности.
Идти на похороны Пэт отказался, но попросил
– Патрик, но это же только для родственников.
– А разве мальчишка не сказал, что он был мне почти родственником? Буду год ее носить.
Мэри с Милочкой Мэгги пошли на похороны, а потом зашли домой к Лотти. Мэри наскоро приготовила ужин для самой Лотти, ее престарелой матери, которая теперь жила с ними, Уидди и хорошенькой девушки по имени Грейси, его невесты. Милочка Мэгги споро помогала матери. Лотти, не видевшая крестницу со дня крестин, была ею очарована. Она умоляла Мэри зайти к ним еще и привести с собой дочь.
Дружба крепла. Мэри всегда с нетерпением ждала возможности навестить Лотти. Прежде она и не осознавала, какой монотонной была ее жизнь. В округе ей симпатизировали, но друзей у нее не было, потому что она трудно сходилась с людьми. Мэри вела довольно унылую жизнь отчасти из-за своего серьезного характера, отчасти из-за того, что ее муж не отличался дружелюбием – он был не из тех, кто сеет вокруг себя веселье и доброжелательность. И если бы не Милочка Мэгги…
Мэри полюбила Лотти, потому что та постоянно ее смешила. Ее смешило все, что Лотти говорила и делала. Лотти была настолько добросердечна, что Мэри в ее присутствии отдыхала душой. Она с умилением и восторгом слушала воспоминания Лотти о Тимми, которые всегда заканчивались словами: «Так мы и жили с ним душа в душу до самого конца».
Для Милочки Мэгги пойти в гости к Лотти было все равно что получить подарок на Рождество. Для девочки квартира крестной была полна сокровищ. Она полюбила Лотти и всех ее домашних. Милочка Мэгги прислуживала ее старенькой матери, с широкой улыбкой выполняла поручения самой Лотти, шалила с Уидди и безмерно восхищалась Грейси. Однажды Уидди повел ее в кафе-мороженое и угостил содовой. Он сказал ей, что сделал это для того, чтобы стать ее первым кавалером. Милочка Мэгги начала задумываться о том, что значит быть взрослой.
Когда Уидди женился и переехал с Грейси в Бей-Ридж [21] , Лотти даже не успела почувствовать одиночества. Милочка Мэгги тут же заняла место ее сына. Она стала навещать Лотти каждые выходные. Лотти кормила ее эклерами, профитролями и неаполитанским тортом [22] . Они вместе мастерили всякие штуки. Например, они соорудили Милочке Мэгги модную шляпу-корзинку. Проволочный каркас, полоски плетеной соломки и холст были куплены в универсаме. Украсили шляпу букетиками из крошечных розовых розочек. Милочка Мэгги была от нее в восторге. Мэри считала, что шляпа слишком взрослая для подростка, но все равно позволила дочери надевать ее в церковь.
21
Район
22
Бисквитный торт из трех разноцветных слоев – шоколадного, ванильного и клубничного.
Лотти мало-помалу рассказывала Милочке Мэгги про ее отца: о том, как тот танцевал в графстве Килкенни, о его матери, его романе с Мэгги Роуз и о том, как Тимми отправился в Ирландию и побил его.
– Папа один раз меня побил, – поделилась Милочка Мэгги. – Прямо на улице перед всеми.
Лотти бросила на девочку быстрый взгляд, но по доброте душевной не стала ее ни о чем расспрашивать. Потом она рассказала ей, как мальчишку-эмигранта ограбили. (Все эти сведения были для Милочки Мэгги в новинку. Ни отец, ни мать никогда ей этого не рассказывали.)
– Вот он стоял, – театрально изрекла Лотти, – юноша на чужбине, полный надежд на прекрасную новую жизнь там, где все свободны и любой бедняк может стать миллионером или президентом – что ему больше понравится. И он решил, что тот человек – его друг, понимаешь? И он ему доверился, а парень-то хотел его обокрасть, вот другом и прикинулся.
– Какой ужас. Бедный папа!
Лотти рассказывала Милочке Мэгги о ее прекрасных корнях. Она была вовсе не прочь преувеличить. Для Лотти главным была канва событий, а не факты.
– Твоя бабушка была настоящей леди и обучила твою мать играть на пианино. И та давала концерты на публике, и, ах, как же ей хлопали!
– Мама мне никогда не рассказывала…
– Твоя мама не из тех, кто бахвалится. А еще она работала с красками. Не так, как когда красишь стены в доме, – она рисовала картины и расписывала тарелки. Тарелки-то ты видела. А твой дедушка, ох, каким же он был важным человеком! Он был мэром Бушвик-авеню или кем-то вроде того, я уже позабыла. Но он потерял все деньги и умер.
– А как мама познакомилась с папой? – Милочка Мэгги сгорала от любопытства.
– О, это целая история! Дело было так, – Лотти уселась в кресле поудобнее, готовясь к длинному повествованию.
– Мама, подвинь кресло поближе! – крикнула она через комнату. – Тебе там ничего не слышно.
– Прежде всего твой отец был очень хорош собой. Он жил в конюшне во дворе дома твоего дедушки. Пойми, ему не обязательно было идти в конюхи, но в Америке все должны начинать с самого низу. Поэтому твой дед, мистер Мориарити, приставил его к лошадям, чтобы испытать. И тогда…
Мало-помалу Милочка Мэгги многое узнала об отце. Взрослея, она стала осознавать, как то, что случилось с ним в юности, сделало его тем, кем он стал. Нельзя сказать, что эти знания добавили ей любви к отцу, но она стала лучше его понимать.
Понимание же иногда ничем не хуже любви, потому что понять – значит простить, и такое прощение всего лишь обыденность. Прощение же из любви всегда великий жест со слезами и драмой.
Когда Милочка Мэгги гостила у Лотти, Мэри по ней скучала. Дочь была смыслом и целью ее жизни. Она так ее любила, что приносила в жертву собственное с ней общение, чтобы та провела время с Лотти, которую навещала с таким удовольствием.