Милослава: (не)сложный выбор
Шрифт:
— А она молодая? — сонно спросил Кир. — Ладно, я пошутил, не злись. Ты считаешь, что здесь есть еще Браенги, кроме нас с тобой? Кроме нашей ветви, никого не осталось.
— А внебрачные дети?
— Чьи? Браенгов? У Джонатана не было, точно знаю. А вот у Себастьяна… да ну, при дворе такое не приветствуется. Да и дамы умеют делать так, чтобы их развлечения не заканчивались скандалами. Разве что здесь, в замке, во время осады он осчастливил какую-нибудь служанку. Но это вряд ли. Местных женщин проверили всех. Дети Браенгов — это не так уж и страшно. Дети его мятежного высочества —
— Ребенок старого Браенга.
— Ты, Мила, сказочница. Мятеж был больше шестидесяти лет назад. Подумай, сколько должно быть лет этому отпрыску? Семьдесят? Больше?
— По моим подсчетам ей около девяноста, — вздохнула я. — И она неплохой маг воздуха.
Кир совершенно неаристократично присвистнул.
— Ты знаешь, как умерла третья леди Оберлинг? — серьезно спросил он.
— Заблудилась в буране?
— Заблудилась. В буране. Только буран был не такой уж и сильный. Или, вернее сказать, не должен был быть сильным.
Мы с Кирьяном испуганно смотрели друг на друга. Хороший маг воздуха довольно легко сможет вызвать ветер. Ветер — это вам не вода. Для его вызова требуется немного сил, но сдержать его трудно. Воду вызвать сложнее, а удерживать легче — она более послушна, более густа, более ощутима. Говорят, проще всего с огнем: он наиболее податлив из всех стихий, но, в отличие от воды и ветра, он быстро распространяется. Если ни ураган, ни поток воды не выйдет за те пределы, которые заложил в него маг, то огню достаточно малой искры, чтобы распространиться во все стороны.
Вызвать зимой буран не составит труда даже необученному магу. А магические силы — по большей части величина постоянная, с возрастом не иссякают, даже могут расти. Так что буран может вызвать и ребенок, и девяностолетняя старуха. А останавливают уже такие как Кирьян.
— В последние годы в горах слишком много снега, — пробормотал Кир. — А ближе к столице и в равнинах, наоборот, зимы бесснежные. Люди страдают, урожаи падают, озимые вымерзают. Завтра погоним снежные тучи отсюда на юго-восток. А потом я задержусь немного и погляжу, что тут у нас за Браенг имеется.
Кирьяну приготовили одну из гостевых спален, а я, замерзнув в своей, заснула в кровати Максимилиана, и снился мне, что не удивительно, Таман.
Он смотрел мне в глаза, держа моё лицо в ладонях, смотрел горячо и жадно, как жаждущий путник на источник воды. Каким-то непостижимым образом наши лица были на одном уровне: а ведь я выше его почти на целую голову!
— Минем шабаки, минем! — говорили его губы.
А глаза говорили что-то другое, от чего темная, хмельная радость разливалась по моему телу, заставляя пылать щеки. От этого взгляда колени дрожали, а глаза закрывались сами собой. Хотелось сдаться, склониться к его плечу, прильнуть ослабевшим телом к его крепкой пышущей жаром груди, обвиться вокруг него лозой. Но ладони нестерпимо жгли брачные метки, и эта боль не давала мне сделать шаг.
Я выскользнула из его объятий и опустилась на колени, низко склонив голову и пряча глаза.
— Прости меня, — сказала я, разглядывая босые пыльные ступни с потрескавшейся кожей на пятках.
Меня учили, что женщина — лишь тень мужчины. Она — помощница, она прислужница. Место женщины у ног мужчины: отца ли, мужа ли, порой брата. Мужчина владычествует, распоряжается жизнью женщины. Я знала, что бывает по-другому. Что есть женщины, ставящие на колени мужчин. Сильные духом, смелые, равные. Волею судьбы я когда-то стала одной из них — кнессой, шабаки… Таман стоял передо мной на коленях, но униженным не был — напротив, был победителем. Сейчас я не чувствовала, что моя поза меня унижает — нет, я была сейчас сильнее.
На его теле почти не было волос, в отличие от оборотней. Лодыжки степняка были бурыми и гладкими. У моего же супруга черные волоски росли даже на пальцах ног.
Всем телом я почувствовала, как напрягся Таман, как окаменели все его мышцы.
— Что ты говоришь, милая? — скрипуче спросил он меня, приседая.
Я повернула ладони, показывая ему брачные метки.
Никогда мне не доводилось видеть, как люди бледнеют так стремительно. Словно с его лица ушла жизнь. Захлебываясь слезами, которые не текли по моему лицу, но были где-то внутри, я заговорила:
— Я не знала, ничего не знала. Во мне кровь древнего галлийского рода, и эту кровь отдали в расплату старого долга. Моего согласия не спросили. Но в доме моего теперь уже мужа я нашла и свой дом, дом моих предков. Здесь моя душа, мой приют. Здесь место, где я буду растить своих детей. Я всегда буду дорожить тобой. Ты — самая большая моя мечта. Но предать человека, который стал моим мужем, я не могу. Он этого не заслужил. Я всегда буду помнить о тебе… Таман.
Кажется, впервые за несколько последних лет я назвала его по имени. Обращаться так к мужчине, к тому, который люб и важен, кажется невероятной, немыслимой близостью. В обращении по имени есть магия.
Оберлинга я вслух не позвала по имени ни разу.
Шершавые пальцы вытерли мне щеки. Все же я плакала, хоть и не замечала этого.
— Я любил тебя всегда, — глухо сказал Таман. — С того момента, как впервые встретил. Любил тебя, когда ты была ребенком. Любил, когда ты танцевала со мной на балу. Любил, преклонялся, восхищался и ненавидел, когда ты тушила пожар — зачем ты пришла тогда? В тот день мои люди поняли, почему я тобой околдован. Ни одну женщину я не желал так сильно. Может, так и нужно, чтобы ты не стала моей. Ты — Звездная Кобылица. Я счастлив уже тем, что целовал твои губы, держал в объятиях твое тело. Боюсь, если бы ты позволила что-то большее, мое сердце бы разорвалось.
Он невесело усмехнулся, а мне было так больно, словно в груди горел огонь. Хотелось вырвать его, погасить…
— Моя несбыточная, — он целовал мои ладони. — Моя вечная. Всё равно ты моя. Будь счастлива.
— Буду, — сказала я, гладя его лицо. — Я буду. И ты будь счастлив. Тебе нужны сыновья, Таман. Тебе нужно взять жену. Возьми ту, которая любит тебя больше, чем я.
Таман тряхнул конским хвостом на затылке, хищно ухмыльнулся, поднимаясь и потянув меня за собой.
— Хватит разводить сырость, — его улыбка походила на оскал. — Пришла пора жить дальше.