Миля дьявола
Шрифт:
– Именно! Вижу, вы считаете так же.
– Почему вы решили, что он способен на это?
– Потому что он болен, и его болезнь, как любая иная без своевременного вмешательства, прогрессирует. Я довольно долго изучаю такие отклонения как некрофилия и некросадизм. Кропотливо собираю всю возможную информацию и при возможности принимаю самоличное участие в исследовании таких пациентов. Вы знакомы с делом Франсуа Бертрана, сержанта французской армии, насиловавшего трупы?
– Ммм… нет, не припомню.
– Его симптомы крайне схожи с симптомами Адека Келлера, которые я сейчас описываю. Разница лишь в том, что Бертран не убивал.
Аттвуд вопросительно посмотрел на фон Эбинга.
– Он просто не успел перейти к убийствам, потому что был пойман раньше появления такой потребности. Посудите сами: Бертран – замкнутый и нелюдимый ребенок, в поколении есть душевнобольные. Келлер тоже. Бертран часто мастурбирует, воображая сношения с трупами. Келлер тоже. Далее Франсуа выкапывает и истязает трупы животных, занимаясь при этом онанизмом. И Келлер тоже. Бертран переходит в следующую фазу девиации – отлавливает живых собак и собственноручно убивает их. Адек Келлер тоже. Далее.
Рихард, перечисляя эти мерзкие факты, загибал на руке пальцы один за другим. Его глаза возбужденно блестели, как происходит в момент наивысшего увлечения какой-либо темой.
– Бертран решается выкопать человеческий труп. Он рассекает его лопатой. Потом следующее тело, еще и еще. Когда этого становиться мало – он после расчленения очередного женского трупа совокупляется с ним. Чувствуете сходство с животными и мастурбацией в раннем возрасте? Так вот. Адек Келлер совершал нечто подобное. Единственно серьезное отличие – он не расчленял трупы, не изрезал их ножом, не вынимал внутренности. Он просто отрезал голову и уносил ее с собой.
– Как наш осквернитель.
– Да, Валентайн. Бертрана поймали, я предполагаю, до той самой минуты, когда он ощутил бы непреодолимую потребность убить человека и затем надругаться над ним. Как с животными. А вот Келлера изловили в той фазе его болезни, когда он уже перешел к убийствам.
– Полагаете, такого сходства достаточно, чтобы привязать к нему нашего субъекта?
– Вполне. Ведь аналогия с аспектами отклонений Бертрана и Келлера во многом совпадает с особенностями поведения Хайгейтского осквернителя. К тому же есть и другие примеры, во многом схожие с нашим.
– Ну что ж, трудно возразить, хотя ваша теория пугающая, – задумчиво резюмировал Аттвуд, поглаживая бороду. – Крайне не хотелось бы допустить убийств, тем более понимая, что жертвами могут стать знатные особы.
– Разве бедные люди – другие люди? – удивился Рихард.
– Я не о том. Насилие над Эдит Моллиган есть свидетельство, что преступник может выбирать жертв и среди знати. А это станет громким событием не только на весь Лондон.
– А как вы пришли к мысли о возможных будущих убийствах?
– Во-первых, как и вы, я знаю, что любая болезнь прогрессирует. Во-вторых, а разве мы уверены в том, что вчерашняя жертва не является невинно убиенной? То, что мы не нашли следов убийства, далеко не означает отсутствия такового. Может быть, нам следует поискать получше. К тому же, вдруг он уже убивает?
– Сомневаюсь. Иначе полиция была бы уже осведомлена об этом.
– Вот тут позвольте усомниться мне, – невесело ухмыльнулся Валентайн. – Знали бы вы сколько нищих бродяг умирают в трущобах Лондона, сколько трупов гниют на помойках, в моргах и в Темзе. Зачастую полиции нет до них дела, им бы справиться с массой других важных задач. И среди этой армии умерших от естественных причин –достаточное количество жертв насильственной смерти.
– Но я все же считаю, что Хайгейтский осквернитель пока что довольствуется исключительно мертвыми и сам не убивает. Пока, – веско поправился фон Эбинг. – А в-третьих?
– А в-третьих, – доктор Аттвуд чуть прищурился, – он ищет ощущений. На каком-то этапе становится мало и ты желаешь большего. Если прогрессирует болезнь, значит прогрессирует и похоть, ею порожденная. Не сложно предположить, что вероятность появления желания убивать будет высока. Либо она уже воплощена в жизнь и со временем будет становиться только сильнее.
– Раз наши мнения в основном сходятся, считаю, вашему другу Гилмору следует посоветовать тщательно изучить информацию о всех преступлениях, где есть труп, за последние несколько недель. Возможно, правым окажетесь вы, и мы найдем зацепку. Однако я все же считаю, что убийств еще не было.
Экипаж подъехал к психиатрическому приюту «Олдхэм». Аттвуд и фон Эбинг пробыли здесь не более получаса. Ничего интересующего выяснить не удалось: лечебница не содержала душевнобольных с искомыми отклонениями, ни один пациент, имеющий склонность к некрофилии, никогда не покидал ее самовольно. Следующим в списке Валентайна значился «Уитдуэлл Филдз». Однако и там их поджидала неудача, равно как и в психиатрической лечебнице «Канхилл».
– Зыбкая затея, – прокомментировал Рихард, когда они подъехали к следующему приюту.
– Но проверить версию все же стоит, – спокойно возразил Аттвуд.
«Бэкхилл Филдз» был возведен в начале XIX века на заре активного больничного строительства, которым славилась эпоха правления королевы Виктории. Это было внушительное и одновременно мрачно-серое трехэтажное строение с двускатной черепичной крышей, местами укрытой мхом, по центру которого размещался административный блок с окнами-глазницами, которые угрюмо смотрели вдаль. По обе стороны от него расходились помещения для содержания душевнобольных, с такими же окнами, но уже со вставленными в них металлическими решетками, что, ко всему прочему, придавало угрожающий вид. В каждом из ответвлений находились пациенты одного пола. Это было удобно и отвечало требованиям, а также позволяло обеспечивать оперативность доступа медицинского персонала к больным. Внутри «Бэкхилл Филдз» находился огромный двор, где располагались постирочная, склад с запасами провизии, а также различные хозяйственные постройки и покойницкая. Рядом с ней небольшой участок земли занимало собственное кладбище. Неподалеку от него унылый парк для выгула пациентов.
Внутри административного здания Аттвуд и фон Эбинг наткнулись на одного из служителей приюта, который провел их на второй этаж, где размещался рабочий кабинет управляющего «Бэкхилл Филдз».
– Джентльмены, – вежливо приветствовал их невысокого роста, щуплый мужчина, одетый в классический костюм – тройку и сорочку белого цвета. Его голову покрывали прямые, чуть вьющиеся и совершенно седые волосы. – Сэр Валентайн, рад снова видеть вас!
– Доктор Тафт, – Аттвуд крепко пожал протянутую руку. – Позвольте представить вам моего коллегу из Австро-Венгрии Рихарда фон Крафт-Эбинга, профессора психиатрии и неврологии.