Милый друг Натаниэл П.
Шрифт:
– Нейт! Рада тебя слышать.
Где-то на заднем плане затявкала собака.
– Корки, наш новенький. Ему всего год, немецкая овчарка.
Кристен жила в Боулдере с остепененным в медицине и философии мужем, занимавшимся чем-то почетным и впечатляющим – Нейт забыл, чем именно, – в медицинской школе. (Кажется, управлял какой-то клиникой, высокотехнологичной и нацеленной на гуманитарные проекты.)
Кристен сказала, что у них с Дейвом все хорошо. Даже отлично. И новый дом отличный, хотя они еще только-только обустраиваются.
– Нет времени.
– Но время на трех собак находится?
– Находится, – согласилась она.
– Бегаешь?
– В сентябре
Нейт рассмеялся:
– Ты не меняешься.
Он услышал, как ее окликнул Дэвид.
– Секунду, ладно? – Кристен отвернулась и заговорила с Дэвидом, но теперь ее голос звучал искаженно и не ясно. Нейт представил обед в их доме: свечи на столе, на клетчатых половичках растянулись собаки, у стены, на деревянном полу, коробки и ящики.
– Расскажи, как ты, – сказала Кристен, закончив разговор с Дэвидом.
Стоя у окна, Нейт рисовал круги на запотевшем стекле. На угловатый, постиндустриальный бруклинский ландшафт – бурливое море билбордов, строительных кранов и серых приземистых жилых домов – опускались сумерки.
– Бывало и лучше.
Он рассказал, что порвал с еще одной хорошей девушкой.
– Действительно хорошей. Лучше многих.
Не получилось. Что-то не сработало. Он чувствовал – это трудно было объяснить. Все стало как-то «тяжело». Он понимал, что не оправдывает каких-то ожиданий. Наверно, не проникся ею как следует. Впечатление было такое, что он постоянно ее подводит, а она постоянно на него злится. Ничего хорошего. А к концу отношения стали такими, что они оба просто задыхались. Это же что-то значит, да?..
– Ну, конечно, Нейт. Конечно, значит. Что же тут хорошего, если задыхаешься.
– Да уж.
– Думаю, была какая-то причина, почему ты не хотел идти вперед с… этой… с Ханной. Даже если эта причина тебе сейчас не ясна, она была.
Судя по сдержанному тону – Нейт даже представил, как она сморщила нос, – Кристен уже решила для себя, что Ханна – та еще штучка, и это ясно всем, кроме него самого.
Но что, если – сказать об этом Кристен он не мог – с Ханной все в порядке? Что, если проблема-то как раз в том, что это она просто перестала ему нравиться? Возможно, отношения с Ханной тянулись так долго, намного дольше, чем остальные, потому что обычно его влечение ослабевало параллельно с утратой интереса к самой девушке. Как правило, женщины начинали действовать на нервы примерно тогда же, когда он терял к ним сексуальный интерес. Такое сочетание доставляло приятное ощущение – он не какой-то вертопрах. Проблема с Ханной состояла в том, что утрата влечения к ней не сопровождалась переменой в его чувствах к ней как к личности. Это поднимало его в собственных глазах.
– А не может быть, что причина моего внутреннего раздрая в том, что это я облажался?
– Ничего ты не облажался.
Правильно. Нейт уже забыл, что в мире Кирстен «облажаться» – означало, что ты шестилетний мальчишка с опухолью размером в грейпфрут. И вспомнив об этом, он снова (так неизбежно случалось каждый раз, когда он разговаривал с Кристен) подумал, что его проблемы для нее – это проблемы декадентствующего ньюйоркца, копающегося в собственных драмах. Он уже слышал, как Кристен передает суть разговора Дэвиду, когда они садятся ужинать за свой стол со свечами.
«Бедный старина Нейт, единственный в Нью-Йорке парень, который никак не может остепениться». – «Умный?» – спрашивает Дэвид. – «Да, но очень, очень, знаешь ли, невротичный, весь в себе». Нейт для них – занимательный контрапункт их добродетельного, общественно ориентированного образа жизни, а
Не помогло. Нейт повернулся спиной к окну. Стекло приятно холодило кожу через футболку.
– А еще я чувствую себя виноватым. Никак не мог решиться. – Ему вспомнилась та ночь, когда они с Ханной пили бурбон в ее квартире. – Точнее, постоянно менял собственное мнение. Как какой-то псих.
– А для чего тогда свидания? – спросила Кристен. – Разве тогда ты не принимаешь решение?
– Наверно.
– Нейт, – с чувством заговорила она. – Ты встречался с ней… сколько? Месяца четыре? Пять? И несколько месяцев не мог решить, правильно ли поступил. В следующий раз будь осторожнее. Но – сделай паузу. По крайней мере, ты не водил ее годами за нос, и ей еще не поздно завести детей.
– Да.
Кристен, как понял Нейт, не одобряла романтических страданий женщин. Да, она была хороша, очень хороша, но сфера ее симпатий оставалась немножко ограниченной. Ей всегда недоставало воображения. Здравомыслящая, дисциплинированная, она позволяла себе только одну слабость: презрение к тем, кто не справлялся с организацией своей жизни так же компетентно – или дальновидно, – как она со своей. (У нее было немало бойфрендов, и каждый новый появлялся как раз перед тем, как она расставалась со старым; так продолжалось вплоть до Дэвида.)
Разобравшись, к своему удовольствию, с темой Ханны, Кристен переключилась на описание последних проделок Корки – с участием садового шланга и соседской горгульи. (Горгулья, да? Где они вообще обитают?) Слушая ее вполуха, Нейт пришел к выводу, что он, чисто теоретически, тоже не сочувствует судьбе Ханны. Просто безо всяких теорий ему было плохо.
Разговор закончился, и Нейт еще немного побродил по погрузившейся в сумерки квартире, не включая верхний свет, чтобы не нарушить установившуюся гармонию в настроении внешней реальности и внутренней. Он вспомнил первую ночь, которую провел здесь с Ханной. Они долго сидели, разговаривали. Трахались. Во второй раз часа в три или четыре. И снова говорили. Он начал целовать ее, потом навалился сверху. Он инициировал секс! Невероятно. Сил уже не осталось, но член не соглашался с доводами рассудка, который боялся, что ничего не получится, а если получится, то будет чем-то вроде обязаловки, работы. Но нет, вышло как надо, по-настоящему хорошо…
Нейт открыл холодильник и заглянул внутрь, слушая тихое шипение.
На металлической решетке лежал поникший пучок сельдерея, купленный Ханной. Она думала, что он, может быть, съест его с арахисовым или… нет, миндальным маслом. Ханна не понимала, что когда он проголодается, ему недостанет терпения почистить и порезать сельдерей. Но вот миндальное масло ему нравилось. Миндальное – лучше арахисового.
Нейт закрыл холодильник.
Вина не была единственным, что он чувствовал.
– Я всегда думал, что она… ну, как бы…
Нейт подался вперед:
– Да?
– Ну…
– Что?
– С причудами.
– С причудами?
Джейсон задумчиво наморщил лоб, а потом заговорил, медленно, с усилием, как будто решал сложную задачу: облекал в слова некие трудные для понимания, абстрактные идеи:
– Ты не пойми меня неправильно – Ханна мне нравится. Но вот тебя в паре с ней я представляю плохо. Вместе вы оба какие-то нервные. Например, когда она разговаривает с тобой, у нее даже голос становится чуточку визгливый. А еще – при тебе она как будто раздражительная. Не знаю. Просто мне это все кажется немного странным. По-моему, я даже не видел вас счастливыми вместе. Ты и не выглядел счастливым.