Миниатюрист
Шрифт:
– Ладно. Но вы тут особенно-то не расслабляйтесь.
Отзвучали удаляющиеся шаги. До ее слуха доносятся крики чаек и громыхание тележки по булыжной мостовой. Расслабишься тут, пожалуй.
Йохан стоит в полутьме, опираясь на столик. Здесь нет ни табуретки, ни стула, поэтому она прислонилась спиной к двери. Он в задумчивости разглядывает собственные ступни. От него и сейчас исходит сила. Как странно, думает она, даже здесь, лишенный всех прав, голодный, всего лишившийся, он продолжает сохранять власть над ней. В
– Подкупаешь охрану?
– Лучше иметь их в качестве друзей.
Ее голос поглощается толстыми стенами, сложенными из камня.
Йохан поднимает глаза.
– Я как будто слышу Марин. – Глаза у него распухшие, вокруг синяки цвета увядших тюльпанов. Но взгляд по-прежнему ясен и цепок. Волосы, еще более неопрятные, похожи на выцветшие морские водоросли. Щетина, длиннее обычного, серебрится на подбородке. Одежда грязная. Руки, которыми он держится за столик, дрожат.
До исчезновения Джека и ухода Отто их беседы давались ей легко, без лишних усилий, слова вылетали изо рта, как монетки из перевернутого кошелька. И где сейчас его непринужденность, его желание поделиться с ней своими знаниями?
– Они отказали мне в Библии, – говорит он. – Вообще никаких книг.
– Йохан… – она присаживается на соломенный тюфяк.
– Зачем ты пришла? – спрашивает он, встречаясь с ее удивленным взглядом. – Я не в лучшей форме, Петронелла.
Она оглядывается вокруг себя.
– У вас есть хотя бы кровать. И еду приносят.
– Еду? – переспрашивает он, сопровождая это невеселым смехом.
Она вынимает три ломтика копченой ветчины, завернутой в бумагу, полбулки с налипшей собачьей шерстью и два сладких пончика. Подходит к нему, держа все это на вытянутых руках. Йохан молча принимает подношение.
– Зачем ты это принесла? – спрашивает он после долгой паузы, кладя еду на столик. Глядя на мужа, она задает себе тот же вопрос. – Если бы они обнаружили, у тебя были бы неприятности.
– Просто так, – отвечает она, отходя в угол. – Это была идея Корнелии.
– Что ж, спасибо.
– Йохан, – начинает она, опустив глаза в пол. – Мы пытаемся разузнать, как поступают…
– …с такими, как я, – заканчивает он за нее.
Затяжная пауза. Они никогда не обсуждали эту тему. Они вообще мало разговаривали с тех пор, как он подарил ей цветы – жест молчаливого извинения за ее разрушенный мир.
– Что они говорят? – прерывает она молчание.
Он, вздохнув, показывает на заплывшие глаза.
– Они разговаривают в основном вот так.
Его вымученный юмор и невольное отчаяние повергают ее в еще большее уныние.
– Пакгаузы на Восточных островах, – он спешит покончить с этой темой. – Я часто ночевал там, вернувшись из поездки, чтобы не возвращаться домой слишком поздно. И кто-то разболтал…
– Джек, – уточняет она, испытывая странное волнение, оттого что произносит это имя при муже. – Это он разболтал?
И снова молчание. Зашуршала солома – это новорожденные слепые мышки привычно тычутся друг в дружку. Йохан не в силах встретиться с ней взглядом, произнесенное вслух имя словно разрывает его внутренности, погружает в страшные сомнения, напоминает о его беспечности и страсти. Что ему было нужно от Джека – любви? А остались только горечь от предательства, да печальное осознание, что все было замешено на деньгах, да непомерные амбиции, о которые разбились все надежды.
– У вас большие связи, – меняет тему Нелла. – Вы богаты. Что может вам сделать какой-то судья?
Он долго молчит, глядя в пол. Потом вскидывает руки-спички, словно признавая свое поражение.
– Еще как может. Речь идет о crimen nefandum [12] , – говорит он. – Связь между двумя мужчинами. Перед таким обвинением ты бессилен. Одна надежда на Бога. – Руки падают, как плети, он отворачивается, тихо фыркает. – Промолчать – значит признать свою вину. Надо как-то действовать… но есть еще один свидетель.
– Кто же это?
Йохан вздыхает.
12
Гнусное преступление (лат.).
– Сие мне неизвестно. Джек знал, что у Ганса Меерманса есть причины меня недолюбливать и что он хочет убрать меня с дороги. Он в курсе моей личной жизни и мечтает со мной поквитаться.
– Но не убить же, Йохан. Все это дела минувших дней. А мстить из-за какого-то сахара…
Йохан по-прежнему глядит в пол.
– Люди способны на всё. Я… мы… сделали его несчастным, Нелла, и не один раз. Вот он на меня и окрысился. А его жена и вовсе никогда меня не любила. И Марин они терпеть не могут.
Нелла тщательно подбирает слова:
– Но Джек иностранец, посторонний. Его никто не послушает. А вы купец Ост-Индской компании.
Он бросает на нее быстрый взгляд.
– Скорее это я для них посторонний.
В его голосе слышится вызов, чувство гордости. А она вдруг вспоминает пиршество в гильдии серебряных дел мастеров, как Йохан в углу разговаривал с купцами, а они отворачивались в сторону. Его поджатые губы, насмешливый взгляд и деланый смех означали: ну да, вы меня терпите, потому что я богат. Они уже тогда все про него знали? Считали, что в их рядах завелся предатель похуже любого англичанина?
– Марин опоздала со своим планом вас женить, – говорит Нелла.
Он улыбается.
– Бедная Марин. Я ведь своими руками топил людей в море. Чтобы все видели. Завязывал их живыми в мешках. – Он закрыл глаза, а Нелла представила себе трепыхающиеся тела и своего мужа, стоящего на корме и наблюдающего за тем, как они идут ко дну. – Значит, на то Божья воля.
– На что?
– Он решил, что пришло время заплатить за мои грехи.
– Прежде вы не говорили о Боге.
Он снова бросает на нее быстрый взгляд.