Миниатюрист
Шрифт:
– Ради Христа… – взмолился арестованный.
– Вы там поосторожнее, – обращается Аалберс к своим подопечным. – Помните, кто он.
Но сам Йохан, похоже, уже забыл. Вид у него совершенно потерянный, и Нелле приходится глубоко дышать носом, чтобы сдержать наворачивающиеся слезы. Нельзя плакать на виду у патруля. Надо сохранять достоинство.
– Йохан! – выкрикивает она ему вслед, и эхо мечется между домами.
Он успевает обернуться, возвышаясь над бронированной охраной.
– Скажи Марин! – кричит он. – Она поможет.
Нелла провожает взглядом
Нелла медленно возвращается в холл.
– Они его убьют, – говорит Корнелия, все еще сидящая на полу.
Нелла присаживается рядом.
– Замолчи и никогда не произноси таких слов. – Она встает. – Мы должны отправиться в «Расфуйс».
– Вы не можете, – раздается голос сверху.
На верхней площадке, завернувшись в шаль, стоит Марин. Ее искаженный силуэт с выпирающим животом лежит тенью на стене.
– Я могу, – возражает ей Нелла. – Мы должны знать, что они собираются с ним делать.
– Публичные разборки? – Марин качает головой. – Это значит привлечь к нам всеобщее внимание. – Она закрывает глаза и потирает виски, а Нелла чувствует, как в ней поднимается волна холодной ярости.
– Если они узнают про него всю правду, его убьют. – Нелла поднимается по лестнице навстречу Марин. Она хочет ее ударить, выместить на ней всю свою ярость и страх, встряхнуть ее хорошенько и сбросить с лестницы. Она охвачена этим благородным, пусть и опасным порывом и больше ни о чем не думает. По ее щекам катятся горячие слезы.
– Марин, где ваше сердце? Вы думаете только о себе! – бросает она в лицо золовке.
У подножия лестницы стоит Корнелия, бледная, зареванная, кусающая покрасневшие губы.
– Я бы никогда так не поступила со своим братом, – говорит Нелла. – Никогда…
– Да ладно! Можно подумать! – огрызается Марин. – Первый раз в жизни я думаю о себе.
Она вдруг делает несколько шагов вниз, держась рукой за стену. Она прекрасна в своем гневе. Он, словно струя яда, разрезает стылый воздух. У Неллы пробегают мурашки по коже. Находиться в центре ее внимания – это и возбуждает, и пугает одновременно.
– Не трогайте меня, – предостерегающе говорит Нелла.
– Что ты обо мне знаешь? Ровным счетом ничего.
4
Начало марта, 1687
Господь размножил вас, и вот вы ныне многочисленны, как звезды небесные…
Как же мне одному носить тягости ваши, бремена ваши и распри ваши?
«Расфуйс»
– Куда ты собралась? – спрашивает Марин два дня спустя. Нелла, уже в пальто и капоре, надевает ботинки.
– На свидание с мужем.
– Тебе не стоит ходить в «Расфуйс».
– Вы меня не пустите?
Корнелия, стоя посреди холла, опасливо поглядывает в темные углы, словно ожидая, что оттуда вот-вот повыскакивают какие-нибудь гоблины, а то и сам Люцифер. Нелла поднимает воротник пальто. Она старается ступать твердо, но пол уходит у нее из-под ног, и ей кажется, что она проваливается в трясину и болота,
Неожиданно раздается стук в дверь.
– Не открывай, – приказывает Марин. Нелла выглядывает в окно. На крыльце стоит мужчина, а рядом с ним здоровенная клеть. – Это для меня, – говорит Марин с округлившимися глазами и, поколебавшись, обращается к Корнелии: – Мы уйдем наверх, и тогда ты откроешь.
Она тяжело взбирается по лестнице, и Нелла неохотно следует за ней. Стоя бок о бок на верхней площадке, они наблюдают за тем, как Корнелия впускает посыльного, расплачивается и закрывает за ним дверь. Нелла сбегает вниз и устремляется к деревянной клети, пахнущей опилками. Она пытается приподнять крышку и заглянуть внутрь.
– Это мне, – опережает ее Марин, доковыляв до подножия лестницы. – Я сама!
Она сдвигает крышку, боковины падают на пол, и Дхана принимается с лаем скакать вокруг. Три пары глаз вперились в детскую колыбель-качалку, сделанную из дуба и инкрустированную розочками, маргаритками, жимолостью и васильками. А еще у нее есть верх с бархатной подкладкой и кружевами. Красота невозможная, вот только Нелле она кое-что напоминает.
– Ах, – с восторгом выдыхает Марин. – Именно то, что я и хотела.
– Это же точная копия! – восклицает Нелла. Она ощущает себя обворованной, преданной.
– Ты о чем?
– Вы подглядывали, я видела. В моем кукольном доме стоит точно такая же…
– У меня есть собственное воображение и без твоих цацек, – Марин, отвернувшись, поглаживает пальцами белые кружавчики.
Возмущенная, выведенная из терпения, Нелла устремляется к выходу. Обернувшись напоследок, она видит, как Марин раскачивает отнюдь не игрушечную колыбель, от удовольствия что-то мурлыча себе под нос.
Нелла долго идет за охранником по тюремному коридору, потом сворачивают за угол. Она слышит, как заключенные трут серный колчедан в порошок, используемый в красителях для хлопка, льна и шелка. Сухой звук трения сопровождается покашливанием и бесплодными жалобами. Тюрьма оказалась больше, чем она думала, и продолжает расширяться за пределы разумения. В голове не укладывается – камера за камерой, кирпичный выступ за кирпичным выступом. По мере удаления от терок выкрики, и стоны, и сотрясание металлических решеток нарастают. Там находятся умалишенные, на которых родня махнула рукой, а содержатся они на скромные пожертвования. Корнелия ее предупредила, чтобы она не поддавалась на их призывы. А они, как нарочно, еще сильнее входят в раж, словно слыша ее приближение. Она поднимает голову выше, чтобы они не учуяли ее растущий страх, и пытается как-то отвлечься от этой какофонии.
Они идут вдоль стены замкнутого двора, посередине которого она видит сооружения из деревянных плашек, соединенных болтами. А рядом механизм с торчащими шипами. Вот так заключенных наставляют на путь истинный.
– Мы пришли, – говорит охранник, открывая дверь в камеру. Он явно не торопится уходить, но, поймав на себе выразительный взгляд, отступает и запирает дверь на ключ со словами: – Я скоро вернусь.
Она протягивает ему гульден сквозь решетку.
– Не торопитесь.
Он кладет гульден в карман.