Минус тридцать
Шрифт:
– Да не о тебе, успокойся. О том, кого вы нам сюда приставили.
– Его уже нет, – спокойно сказал Борецкий.
– Это как? – удивился Манецкий.
– Приболел, придется в Москву эвакуировать. Даже за вещами не смог заехать, меня попросил.
– Забздел, короче говоря, – резюмировал Манецкий.
– Называй, как хочешь. Говорит, что прихватило. Что я ему здесь – консилиум собирать буду. Это когда на изначальный выезд справки требуются, а в процессе – по-человечески решаем.
– Интересная мысль!
– Но-но, ты даже не думай. У тебя это не пройдет.
– Почему
– Ты когда последний раз болел?
– У-у-у, – напрягся Манецкий, – да у меня времени болеть не было!
– Об том и речь. Сиди и не рыпайся. Тебя не затем сюда послали, чтобы раньше времени выпускать.
– Ага! Мне Ольга говорила!
– У тебя Ольга – умная женщина. Я всегда говорил, что ты ее мало ценишь. Но ты успокойся. Насчет этого – придет время, все организуем. Не гони волну. Ты мне лучше вот что скажи – разберетесь здесь сами?
– С кем?
– С местным руководством.
– А чего с ним разбираться-то? Председатель – нормальный мужик, не с такими разбирались.
– На работу выйдете?
– Как договоримся – немедленно. Что мы – сумасшедшие?
– Вот и хорошо. Теперь один вопрос остался – кто командовать будет. Извини…
– Нет, это ты меня извини. Вы меня сюда затолкали с глаз долой, но ответственным вы меня не сделаете. Нет на это моего согласия!
– А кто? Предлагай как главное заинтересованное лицо.
– Антон, назначь Почивалина. Мужик спокойный, со всеми все решит, проблем, гарантирую, никаких не будет. Опять же партийный.
– Это мысль! Ее надо обмыть. У тебя есть?
– Это у тебя всегда в машине есть. Так что давай – беги, – весело, даже ласково сказал Манецкий. Он почему-то почувствовал, что пришла самая пора добавить.
Позвали Почивалина, легко уговорили бутылку водки, чуть сложнее уговорили Почивалина, объявили отряду под радостные возгласы. Борецкий нашел идеальное решение: просто объявил, безо всяких разборок и объяснений. Был один начальник, назначили другого, производственная необходимость, наверху виднее.
– Проводи меня к машине, – Борецкий опять решительно взял Манецкого под локоть. – Ты, как мне донесли, подхалтуриваешь тут, в своей обычной манере.
– Вот мелкий гаденыш!
– Это ты о Штыре? Не поверишь, но это не он. Штырь не такой идиот, каким ты его держишь. Он все прекрасно понимает. Мне он доложил, что вы с Сергеем работаете по спецнаряду в совхозе по личной просьбе правления и с его, Штыря, согласия. Вот так!
– Я тебя даже спрашивать не буду о твоем информаторе. И так в жизни слишком много разочарований. А что еще он тебе донес?
– Донесла, что ты еще пока никого не трахнул.
– Тебе бы все шутки шутить.
Борецкий уехал.
Осталось слово – пока.
Манецкий не успел даже скинуть сапоги, как входная дверь широко распахнулась, и на пороге возник председатель совхоза в извечном офицерском плаще, застегнутом на одну среднюю пуговицу, и относительно новой шляпе с узкими полями, из которой дожди еще не успели полностью вымыть изначальный фиолетовый цвет. Глаза председателя алкогольной вспышкой высветили прихожую.
– Виталий, надо поговорить!
– О, нет! – простонал Манецкий и болезненно поморщился, не в силах оторвать взгляд от запечатанной водочной бутылки, не уставно высунувшей головку из кармана плаща.
– Егор Панкратьевич, – продолжил он после некоторой паузы, – есть у меня для тебя интересная новость: у нас теперь новый начальник, вот с ним и решай все вопросы. Эй, Федор, по твою душу пришли! – позвал он Почивалина.
Отбиться не удалось. Для переговоров обновили бывшую комнату Штыря.
– Погорячились, мужики, с кем не бывает, – председатель налил по полстакана, – но я же пришел, по-человечески. Хотя, конечно, вы сами могли бы прийти, но у вас, у городских, понятия уже не те, уважение к старшим не то, гордые, нет чтобы взять штоф, зайти, поговорить. А я не гордый, я – справедливый, и хочу, чтобы всем было хорошо. Чтобы всем хорошим людям было хорошо. Ведь зашли бы раньше, поговорили, как положено, по-человечески, не как этот ваш прощелыга, все на бегу да в правлении. Все можно решить! Если, конечно, поговорить, по-человечески. А то вы сразу – работать не будем. Да за это раньше, при отце родном, знаете, что бывало? Ничего вы не знаете, молодежь! А я помню, я все помню. Поэтому всегда стараюсь по-человечески, без бумажек, поговорить-договориться.
– За бурты вам спасибо, – продолжал председатель после того, как выпили и разлили по следующей, – хотя за грудки хватать – это, я вам скажу, не дело. Ну, не хватали, это я так, для красного словца. Я тут позвонил в район. Нет! О вас ни слова. Я линию прояснял, нынешнюю линию в партийной агрономии. Ведь наша, председательская, наипервейшая задача – от линии ни на шаг. Этого не прощают. Тут главное – сразу попасть в колею, и из нее – ни-ни. А как попал, сразу пару стаканов принять. И начнет эта колея тебя бросать то в одну сторону, то в другую, но ты уже этого не замечаешь, и все тебе кажется, что идешь ты гордо и прямо, как со знаменем на первомайской демонстрации. Что в районе сказали, спрашиваешь? Что сказали – то сказали, главное – я вам спасибо пришел сказать. По-человечески.
– Все в водке хорошо, одно плохо – быстро кончается, – неожиданно взгрустнул председатель.
– Это мы решим, – с молодым задором вскричал Почивалин и исчез за дверью.
– Ой! Четвертая, – Манецкий упер локти в стол и прикрыл ладонями лицо.
– И у меня четвертая, – радостно откликнулся председатель, – но ведь не в одно же горло, это было бы, прямо скажу, лишку, а всегда в компании достойных людей. Не грусти, парень!
– Ну, не нравятся вам тефтели, – председатель отработанным жестом сорвал «бескозырку» с бутылки и, не глядя, налил по полстакана, как по риске, – Нюрка будет делать котлеты, в пол-ладошки. Удовлетворяет? Это хорошо. Мяса все равно приблизительно одинаковое количество идет, согласно утвержденной норме выдачи. Супу, говоришь, побольше варить. С этим согласен, суп – святое дело, всему голова. Это сделаем. Воды не жалко, картошка или там капуста тоже своя. Так, что еще? А, мамалыга! Что такое мамалыга?