Минута после полуночи
Шрифт:
Женщина вошла в гримерку и закрыла дверь. Тщательно расправила складки туники на груди и только после этого повернулась к Алимову. Однако советник заметил, что ключ, торчавший в замке, куда-то исчез.
Вадим Александрович поднялся, не сводя глаз с темноволосой зеленоглазой ведьмы. Извольская усмехнулась.
— Это всего лишь муляж, — сказала она мягко. — Царь Олоферн собственной персоной… вернее, то, что от него осталось.
Алимов положил муляж на гримерный столик. Тусклые мертвые глаза уставились советнику в плечо.
— Где Никита Сергеевич?
На это раз Извольская ответила не сразу.
— Его здесь нет. — Подумала и поправилась: —
Сердце стиснула тоскливая лапа. Отчего-то советнику стало мучительно жаль игорного короля, которого мачеха-судьба превратила в нелюбимого пасынка. А то, что Красовского уже нет, подтверждала его палка, валявшаяся под гримерным столиком.
— За что? — тихо спросил он. — За что вы его так ненавидите? Разве он виноват в той проклятой аварии? Разве она не проехала по его собственной жизни, как асфальтовый каток? Разве вам одной было плохо?
— О чем вы? — терпеливо спросила Извольская.
— Хватит врать! — рявкнул Алимов. — Вы, Ирина Витальевна, не роль играете! Вы и есть — Юдифь! Влюбить в себя мужчину, а потом убить его… Это ваш женский идеал?
Тут советник увидел, как из уголка ярко-зеленого глаза вниз пролегла хрустальная влажная дорожка.
Ирина опустила голову, вытерла щеку. Потом снова взглянула на Алимова и безмятежно улыбнулась:
— Вот, значит, что вы обо мне думаете… Впрочем, это уже неважно. Пускай будет так.
— Он любил вас! — крикнул советник. — Пятнадцать лет! Пятнадцать лет он ездил за вами по всему миру! Неужели этого мало, чтобы забыть и простить?! Неужели вы ничего не знали?!
— Не за мной, — поправила Извольская. Алимов поразился тому, какая тоска прозвучала в ее голосе. — Никита гонялся вот за этим. — Он положила руку на горло. — Конечно, я все знала. Это началось очень давно, пятнадцать лет назад. После каждого спектакля капельдинер выносил на сцену букет желтых роз. Никаких записок, никаких подарков, никаких визитных карточек. Только розы. Они были огромные и пахли опиумом. Знаете, мне дарили много цветов, но такие — никогда. Сначала я очень боялась, что следом за букетом явится толстый спонсор с тремя подбородками. Начнет предлагать деньги, драгоценности, торговаться, — в общем, вести рыночные переговоры. Но время шло, никто не приходил. И мне стало казаться, что цветы присылает не человек, а бесплотный дух. Постепенно я втянулась в игру, начала фантазировать и придумала себе сказку: некто одинокий и несчастный, не смеющий выйти из тени из-за уродливого лица, следует за певицей по всему миру. А после концерта присылает ей букет желтых роз. Желтые цветы — знак разлуки. — Извольская мягко улыбнулась. — Я знала, что это сказка, но не знала, что это правда. Глупо звучит, да?
— Я понимаю.
— Это хорошо, — произнесла она все с той же мягкой улыбкой. — Шли годы, я пела, и на сцену выносили букеты желтых роз. Всегда одних и тех же — огромных, с наркотическим ароматом. В Европе, Австралии, Канаде, Америке — везде, везде на сцене лежал букет желтых роз. Постепенно я стала ощущать, в какой части зала он сидит: справа или слева от меня, далеко или близко. А однажды в Барселоне все первое действие оперы мне казалось, что я пою в пустоте. — Извольская засмеялась. — Это был кошмар. Я уходила за кулисы, щипала себя за руки, выглядывала в зал и снова щипала… После спектакля я вся была покрыта синяками, а нужно было идти на банкет к мэру города. Представляете?
— И что же случилось?
— Где? На банкете? — не поняла Извольская. — Ничего не случилось, я надела платье с длинными рукавами… Ах, да, — сообразила она. — Во
— И вы ему ничего не сказали? — вырвалось у Алимова.
Извольская с улыбкой покачала головой.
— Мы никогда не говорили… об этом. И о родителях. Никита никогда не рассказывал о своем лице, я никогда не рассказывала о своих опекунах. Но мы оба догадывались, что знаем. — Она обхватила руками обнаженные плечи. — Это было необыкновенное ощущение, — продолжала Извольская, — точно ходишь по самому краю пропасти. Когда мы с Никитой познакомились, он подарил мне букет бордовых роз. Я поблагодарила и сказала, что больше люблю желтые. Он ничего не ответил, ничего не спросил, просто отвернулся. И я поняла: вот он. Нам не нужны были слова. Мы как будто выходили за человеческие пределы.
— Это точно, — сухо подтвердил советник. — В своих отношениях с Мирой и Никитой Сергеевичем вы вышли за все человеческие пределы. Ведь вы их убили?
— Я забрала их с собой, — поправила Извольская.
Услышав эту фразу, Алимов растерялся.
— Не понял… Что вы имеете в виду?
— Вспомните погребения древних правителей. Они уходили и забирали с собой тех, кого любили и без кого не могли обойтись. Я забираю своего концертмейстера и одного-единственного зрителя. Разве это такая уж большая цена за двадцать лет непрерывного восторга публики?
Вадим Александрович широко раскрыл глаза, но увидел то же, что и раньше: хрупкую женщину в легкой алой тунике и черном парике.
— Вы говорите серьезно? — спросил Алимов, не веря своим ушам. — Вы действительно считаете, что можете взять гонорар человеческими жизнями?
— Уже взяла, Вадим Александрович, — ответила Извольская. — Скоро мы снова будем вместе. Я отключила противопожарную установку.
— Вот какую смерть вы приготовили для мужчины, который вас любил! — сказал потрясенный советник.
— Не говорите глупости! Я бы не допустила, чтобы Никита мучился. Он уже давно спокойно спит и видит сны. — Извольская взглянула в глаза собеседнику: — Я ввела Никите смертельную дозу опиума. Смерть наступает через несколько минут… легкая смерть, с красивыми цветными картинками…
Алимов отступил на один шаг.
— Вы… вы просто психопатка!
— Вы ничего не понимаете, — мирно сказала Извольская. — Это мой последний спектакль, дайте мне сыграть его так, как я хочу.
— И чего вы хотите? Сгореть вместе с мужчиной, который пятнадцать лет гонялся за вами по миру и дарил вам желтые розы? — воинственно поинтересовался Вадим Александрович. — Не похожи вы на Жанну д’Арк, Ирина Витальевна. Вот ваша роль!
С этими словами Алимов смахнул со столика голову царя Олоферна, да так удачно, что она снова закатилась на прежнее место.
Извольская приложила ладони к горящим щекам, но ответила все с тем же пугающим спокойствием:
— Напрасно вы так, Вадим Александрович. Я ведь уже одной ногой там… Трудная смерть не для меня, вы правы. Я разделила дозу пополам: половину Никите, половину мне. Сделаю себе укол и засну.
— А мне? — поинтересовался советник. — Для меня ничего не припасли? Зачем вам там, — Алимов ткнул пальцем в пол, — советник по безопасности? Просто так, за компанию? Или два трупа — это слишком скромное сопровождение для королевы?