Минута после полуночи
Шрифт:
— Дозировка препарата в норме? — спросил советник.
Борис промолчал.
— Вы что, не проверили дозу дигиталиса в крови?
Борис тяжело вздохнул.
— Трудно с тобой, Алимов. А какой смысл проверять? Покойная при свидетелях сказала, что лекарство в тот день не принимала. То есть когда еще живая была, — поправился Борис вполне серьезно. — Капсулу муженек вытряс из банки наугад, не выбирая. Скажешь, не так дело было?
Алимов осторожно наклонил голову.
— Вот видишь, сам подтверждаешь! Свидетели показали, что покойная в театре ничего не ела и не
Алимов снова наклонил голову.
— После случая с отравлением Красовского театральные чаепития на лужайке прекратились. — Борис сложил руки на столе и спросил: — Ну, и чего тебе дома не сидится?
Алимов помассировал ноющий висок.
— Боря, я чувствую, что там что-то нечисто, — сказал он. — В этом театре атмосфера нехорошая, больная, будто нарыв какой-то зреет. Ну, не могут два отравления подряд быть случайностью!
Бергман скривил губы.
— Что ты заладил, как беременная баба: чувствую, чувствую… Что-нибудь кроме запахов, глюков и предчувствий предъявить можешь?
— Не могу, — честно признался Алимов.
Борис наклонился к нему.
— Я тебе так скажу, товарищ, — он почему-то оглянулся и понизил голос. — Если бы ты мне принес железобетонную улику, я бы ее… потерял. Что ты морду кривишь? Ненавижу дела, в которых замешаны «богатые и знаменитые». Как пить дать возникнут заморочки. Оттуда позвонят, отсюда позвонят, начальство начнет раздавать ненавязчивые указания. Это ты сам себе хозяин, а надо мной начальства знаешь сколько? — Боря чиркнул ладонью над макушкой: — Неба не видно! И все долбят: «отчетность, статистика»… А тут — такое счастье! Все горят общим желанием списать смерть на «естественку»! — Борис шлепнул рукой по закрытой папке. — Вот он, скромный ментовской праздник! Дело закрыто, и ни крючка, ни царапинки, ни пятнышка на совести!
Алимов вздохнул, сдаваясь.
— Может, я… того? — он сделал красноречивый жест пальцем у виска. — Может, мне убийства уже мерещатся? Профессиональная одержимость или что-то в этом роде? Такое бывает?
— Спрашиваешь! — фыркнул Борис, откидываясь на спинку стула. — Да ты мне покажи любого покойника, я тебе враз историю сочиню с десятью подозреваемыми и убедительным мотивом! Мне давно любая смерть кажется криминальной!
— Даже эта?
Алимов кивнул на картонную папку. Борис пожал плечами.
— Подумаешь! При желании сшить дело — пара пустяков. Главный подозреваемый — муж.
— Анатолий Васильевич? — изумился Алимов. — Почему?
— Потому что наследник.
— Только не говори мне, что вы обнаружили у Миры золотые россыпи! — усомнился советник.
Борис с удовольствием крякнул.
— Старик, ты зришь прямо в корень! Именно россыпи, и именно золотые. Я бы даже сказал, с алмазами! — Он открыл папку, перебрал странички и положил перед Алимовым две фотографии. — Нашли в квартире покойной, в тайнике за плинтусом. Взгляни и зарыдай.
Сначала Алимов не понял, что две сияющие горки на снимке — это сваленные в кучки ювелирные украшения. Зато на второй фотографии они были разложены в ряд: колье, браслеты, кольца, подвески,
— Ничего себе! И все это вы нашли у Миры? — переспросил советник, не веря своим глазам.
— Говорю же: у нее.
— А почему одна кучка большая, а другая маленькая?
— Потому что так они были упакованы. Аккуратненько, вместе с чеками. Горка, что поменьше, собиралась в течение пятнадцати лет. Суммы скромные, от двух до пяти тысяч долларов, и магазины разные, в основном за пределами отечества. Остальные украшения куплены в одном магазине в течение года. Суммы от десяти до пятнадцати тысяч долларов. А вот самое интересное. — Перед Алимовым легла еще одна фотография, запечатлевшая сверкающее чудо. — Алмазное колье, куплено за день до смерти. Стоимость — сто тысяч долларов. Общая стоимость цацек зашкаливает за двести пятьдесят тысяч. И все это получает безутешный муженек. Плюс квартирка. Чем не мотив?
— А что говорит Анатолий Васильевич?
Борис усмехнулся.
— Вот это самое интересное. Как увидел побрякушки — так челюсть и отвалилась. Если сыграл, то первоклассно. Мне показалось, что он о коллекции женушки вправду не знал. Сразу замкнулся, начал что-то прокручивать в голове, на вопросы отвечал невпопад. А на следующий день прискакал ко мне с утра пораньше и начисто отказался от всех подозрений и предыдущих показаний. Даже потребовал занести в протокол.
Борис отобрал у Алимова снимки и аккуратно вернул их на место.
— Есть вопросы?
— Есть просьба. Боря, запроси сведения по движениям банковского счета.
— Калитиной, что ли? — договорил Бергман. — Уже запросили. Сумма на счету кругленькая. Все законно: гонорары, налоги. Никаких денег перед покупкой драгоценностей она со счета не снимала.
— Тебя это на мысли не наводит?
— Не-а, — твердо ответил Борис. — И если ты попытаешься раскачать лодку, я по твоему агентству проеду бульдозером. Ты мне друг, но спокойствие дороже. Понял?
— Понял. Тогда окажи мне услугу.
— Какую? — с подозрением спросил Борис.
— Сделай копии чеков из ювелирных магазинов.
Борис посверлил советника подозрительным взглядом.
— Ладно, — решился он. — Уважаю твой профессиональный зуд. Но если ты только попробуешь…
— Ты проедешь по моему агентству на бульдозере, — договорил Алимов. — Делай.
Борис погрозил ему кулаком, запер дверь и отправился к новенькому ксероксу в углу кабинета.
Стены беседки…
Стены беседки были густо оплетены вьюном. От этого в маленькой круглой комнатке царил полумрак, а пятно света на верхней ступеньке казалось ярким плетеным ковриком.
Глаза советника различили круглый стол, на котором стоял поднос с фруктовым натюрмортом. За столом сидела миниатюрная пожилая дама и почесывала за ушами большую рыжую кошку. Ее маленькая ручка с острыми, загнутыми внутрь ноготками напоминала кошачью лапку.
— Добрый вечер, Маргарита Аркадьевна.
— Здравствуйте, голубчик, — сердечно откликнулась хозяйка. — Да вы садитесь, не стесняйтесь. Вот здесь, напротив меня.