Мир и война в жизни нашей семьи
Шрифт:
У мамы после этих тяжелых болезней обнаружилось малокровие. В это время она то ли по совету бабок, то ли иногда приходящего какого-то старца, называвшего себя врачом, пила толокно.
Этот старец, когда у нас все болели тифом, приносил нам какую-то воду в больших бутылях, и мы ее пили по нескольку столовых ложек.
Свою глухоту мама переживала очень тяжело. Постепенно слух к маме возвращался, но до конца жизни полностью не восстановился, и слышала она плохо. И когда она работала в колхозе, то некоторые, правда за глаза, называли ее «Сашей глухой».
Мама иногда говорила: «Я и горела, но не сгорела, и тонула, но не утонула. И всё это, наверно,
И говорила она правду. Она действительно и горела, и тонула, но не сгорела и не утонула лишь потому, что она была очень нужна своим детям, семье.
Горела она на свадьбе Раи и Ивана Ивановича.
В то время хорошего керосина не было, а скорее всего, с примесью бензина. Горючее это выделяло много паров. К концу свадебного празднества уже под утро выгорел весь керосин в семилинейной лампе. Мама пошла наполнить лампу керосином. При зажигании лампы вдруг образовалось большое пламя, и на маме загорелось платье.
Кто-то крикнул: «Горим! Пожар!» Среди гостей поднялась паника. Тетя Маша Осокина схватила стул и им выбила стекла из оконных рам. А на маме в это время горит одежда. Хорошо Василий Алексеевич Крюков догадался накрыть маму попавшими под руку тряпками, и пламя погасло. Мама немного обожглась, но сильных ожогов не было. Больше напугалась. В общем, все обошлось по-хорошему. Маме болеть долго не пришлось: заботы о семье способствовали выздоровлению.
А тонула она при следующих обстоятельствах.
Как мама тонула. После освобождения из тюрьмы папаньку долго не прописывали в Павшине. И ему первое время пришлось жить где-то под Калинином, за 100 км от Москвы.
И вот как-то поздней осенью, когда начались заморозки, мама взяла для папаньки теплое белье, кое-какие продукты и поехала его навестить.
Сойдя на станции, она спросила, как пройти в деревню Марьино. Ей сказали, что идти около 5 км. Попутчиков не оказалось. Она пошла одна. Сперва дорога была хорошая. На полпути на дороге появились лужи: она их обходила и сбилась с дороги. Затем лужи все более и более увеличивались, и уже обходить их стало невозможно. Она пошла прямиком по воде, тем более что впереди было видно высокое сухое место.
Вначале мама через лужи прыгала, затем они стали сплошными. Мама промочила ноги. Вода была холодная. Чтобы согреться пришлось идти быстрее. Лужи стали глубже. Но уже близко высокий сухой берег. Еще одно усилие, и она будет на берегу. Пошла быстрее. И вдруг… провалилась – пошла вниз. Ноги не стоят, скользят по дну всё глубже и глубже. Мама инстинктивно подымает руки с узелком вверх, чтобы не замочить его. В это время вода уже выше груди. Мама чувствует, что опускается все ниже и ниже. И уже испугалась, что может утонуть. Место какое-то глухое, вблизи не видно никаких поселений. Сзади пустое поле, станция не видна, вдали за высоким берегом лес. Мама окончательно разуверилась, что как-то вылезет из этой воды. Первое время хотелось повернуть обратно, но манил близкий сухой берег. А теперь стала тонуть. И тут она начала кричать: «Помогите! Тонуу!!», хотя и видела, что взывать о помощи не к кому. Ноги по дну скользят. Вода поднялась еще выше, подходит к горлу. И тут вдруг по берегу бежит мужчина с палкой и кричит: «Подожди, не двигайся! Сейчас, сейчас!». Спускается в воду по пояс, подает палку, но мама не может дотянуться, у мамы одна рука занята узелком, и он мешает ухватить палку. Мужчина кричит: «Бросай узел!». Мама бросила. Ринулась к палке, захлебнулась, но ухватилась за нее обеими
Мама, когда вернулась домой, говорила нам: «Ведь могла же я сгореть, был такой случай. Могла и утонуть, но не утонула. Значит, судьба мне уготована другая».
И продолжала: «Я не знаю, есть бог или нет. И хотя я молитв не знаю, но когда стала тонуть, мысленно молилась и говорила про себя: “Боже, нельзя мне сейчас погибать. Ведь у меня дома остались дети. Хотя уже и большие (младшему было 15 лет), но ведь не устроены. Как они будут одни жить? Я им нужна. Господи, не дай утонуть”».
И, как видно, если не бог, то есть какая-то сила, которая не допустила того, чтобы я утонула.
Когда мужчина вытащил меня, он произнес:
– Я как только вышел из леса, увидел тебя, когда ты подняла узел вверх. И зачем ты здесь пошла? Дорога-то ведь там – вон, где стоит вешка. Там совсем мелко.
– Да ведь под водой-то не видно, где дорога. Я сперва шла-то по дороге. Но вот когда обходила лужи, наверное, и сбилась. Да мне казалось, что я иду самой короткой дорогой, ведь берег-то здесь близко.
– Близко-то близко. Но здесь «чертова яма». Здесь три года тому назад уже один человек утонул. Тоже был нездешний. А что же ты не остановилась, когда я тебе кричал? Я, как только увидел тебя, стал кричать. Ведь я шел там вот, по дороге. И как-то случайно посмотрел в твою сторону.
– Я тебя не видела и не слышала. Я слышу-то плохо.
– Ну, бабка, благодари бога. Еще минута и была бы ты на том свете. Что же мне теперь с тобой делать-то? Ведь ты замерзнешь. И мне некогда с тобой возиться. Я иду на станцию за врачом, у меня дочь заболела.
Я уж благодарила-благодарила. Было у меня с собой немного денег, я достала и хотела ему отдать. Говорю:
– Мил человек, возьми вот, что у меня есть. Тут немного, я и больше бы дала, но нет у меня сейчас ни здесь, ни дома.
– Да ты что, мать! Ну что ты! Разве можно так? Ты же ведь погибала. А ты мне деньги… Да как же я возьму? Что же я – лиходей какой? Да как же в таком деле. Ведь эти деньги мне руки сожгут. Ведь мне тогда не жить. Меня совесть замучает. Я человека спас, а мне за это деньги. Ну разве можно так… Да ты знаешь, как мне сейчас хорошо. Как я доволен, что тебе помог. Хоть у меня сейчас свое горе, но я рад, я очень рад. Ведь это я всю жизнь не забуду.
– Ну спасибо, мил человек, дай я тебя поцелую. Спаситель ты мой, дай бог тебе здоровья. Дочка твоя выздоровеет. Бог тебе поможет.
У меня голос дрожит, и он весь расстроен. Поплакали мы немножко.
– Ну, мать, я побегу. А ты вся дрожишь. Ты вот что: здесь никто не видит, ты поскорее сейчас же раздевайся, все выжми и надень. Что у тебя в узле? Может, есть какие тряпки? Там, кажется, не все промокло.
(А узел он, как только меня вытащил на берег, достал палкой: он ещё плавал.)
Развязала я узелок. Было у меня там для отца две пары нижнего белья, две пары носков, портянки и теплый свитер.
Свитер совсем промок. Сухими остались только одна пара носков и портянки. Одна нижняя рубашка была не очень мокрая, я ее мокрую часть сильно отжала. Портянками, они были длинные, обвязалась выше пояса, сверху натянула нижнюю рубашку. Надела носки. Отжала свое промокшее платье, надела. Немножко согрелась и побежала.