Мир колонизаторов и магии
Шрифт:
Выпав в носовую часть, я огляделся кругом. Над головой качался под порывами ветра бушприт, вверху которого хлопал, наполненный ветром, небольшой квадратный парус, называемый блиндом. А сам я стоял на деревянной крупноячеистой решётке, где впереди, действительно, находилась тумба, с дыркой посередине, и такая же находилась прямо напротив.
А впереди бушевало бескрайнее море, которое было совсем рядом, казалось, протяни только руку, и дотронешься до гребешков его волн. Малейшее неловкое движение, или резкий поворот судна, и ты уже за бортом. А что делать, когда
Сильный ветер сдирал пену с бурунов и швырял её, вместе с солёными брызгами, в лицо любому, кто рисковал справить здесь свою нужду. Каким образом это можно было сделать в шторм, я даже не представлял. Под моими ногами быстро мелькали волны, до которых было рукой подать. Было страшно.
Сильный ветер и постоянная качка сбивали с ног любого, кто не привык к этому. Пытаясь удержаться, я перебирал руками по рангоуту, стараясь ухватиться за верёвки такелажа, свисавшие с бушприта, и так и не понимал, как же мне быть. Сзади меня, усиливая грохот волн и свист ветра, орали и улюлюкали матросы, наслаждаясь зрелищем моей беспомощности.
Сзади подошёл и их капитан, по прозвищу Гасконец. Это был среднего роста француз, со светлыми внимательными глазами и тёмно-русыми спутанными волосами. Черты его лица были слегка резкими, но не отталкивающими. Он крепко стоял на своих стройных ногах, давно привыкших к постоянной качке. Одет он был, как и все пираты, в полотняную рубаху свободного покроя и бриджи из толстой кожи. Сверху рубахи был накинут камзол, явно с чужого плеча. А его голову плотно покрывала ярко-красная бандана. На ногах у него были большие сапоги, с широкими голенищами, и это было главным отличием от других пиратов. Все остальные были либо босиком, либо в простых башмаках.
Задумчиво сощурив глаза, он внимательно смотрел на меня, а сам, тем временем, неторопливо разжигал большую, изогнутую вниз, трубку, раскуривая набитый туда крепкий местный табак.
Бросив на него взгляд, я понял, что моя жизнь висит на волоске, как бы это дико не звучало. Если я сейчас не сделаю все, как это положено, то меня запросто вышвырнут за борт, без лишних разговоров. Я им был абсолютно не интересен, как и падре. Эта мысль придала мне необходимой решимости.
Развязав тесёмки на своих рваных штанах, я вытащил своё естество и, сообразив, что решётка здесь постелена вместо досок, внахлёст, не просто так, оросил её струёй, половина которой обрушилась на меня, напополам с морской водой, особенно удачно взлетевшей вверх под ударом носового форштевня.
Капитан ушёл, а меня, когда я, с трудом и постоянно качаясь, шёл обратно, выдернул квартирмейстер и, поставив на ноги уже на палубе, поволок в капитанскую каюту. Я не упирался, в очередной раз, решалась моя судьба и сопротивляться ей не имело смысла. Наоборот, сейчас мне требовалось вспомнить всё, что я знал из уроков географии и поездок по стране.
Знал я мало, как и ездил. Интернет помогал во всём, но он предоставлял отрывочные сведения, не давая полной картины о предмете, а как бы кусками. Благо, в школе я особо не ленился, по сравнению со своими одноклассниками, и любил географию. Сейчас,
Сердце в груди забилось сильно и часто, затрепыхавшись, как птичка, в когтях у кошки. С правой стороны груди, где находилось моё магическое ядро, наоборот, пришло тепло и понимание того, что я справлюсь. Уж не знаю, как, и каким образом, но я справлюсь.
В голове поплыли незнакомые мне образы, а мысли потекли спокойно и плавно, концентрируя меня на мозговой деятельности, направляя мою волю и стремление на положительный результат.
Дойдя до каюты капитана, меня втолкнули внутрь, и я оказался в довольно тесном помещении, увешанном оружием и заставленном рундуками, в которых, наверняка, были спрятаны все сокровища пиратского корабля.
В центре каюты стоял стол, а возле стены располагался гамак, сейчас свёрнутый и убранный наверх. На столе лежала большая карта и несколько свёрнутых свитков, по внешнему виду которых было нетрудно догадаться, что это тоже карты, только намного меньше. Кроме этого, на столе лежали непонятные приборы. Судя по их, весьма своеобразному, виду, они были навигационными.
Больше ничего другого мне в голову не лезло. Я смутно их помнил, но как ими пользоваться, я не знал. Это было сложно и без магии, а с магией и подавно. Напрягая память, я пытался вспомнить, как они называются, ибо от этого зависело, поверят мне, или нет.
Да, я не умел ими пользоваться, но понимание, для чего они нужны, спасало меня от обвинений в моей неспособности читать карты. И вообще, нужность моего нахождения на корабле целиком зависела от того, знаю ли я эти приборы. В противном случае, это незнание лишало и меня, и падре шансов на побег.
Всё это я отчётливо сознавал, даже, несмотря на то, что в прошлой жизни я был довольно вял и нерешителен. Моя голова, от напряжённо работавшего мозга, раскалилась намного сильнее, чем магическое ядро, отчего мой череп сжало, как тисками. Ого! Вот это настоящий мозговой штурм!
И вот я вспомнил! На столе справа налево, лежали астролябия, буссоль, квадрант, и последним лежал огромный компас. Откуда у французов, на таком маленьком корабле, был такой внушительный набор навигационных инструментов, я не знал.
Главным было то, что я узнал эти приборы. Это случилось благодаря тому, что отрывочные знания «донора» совместились с моими отрывочными знаниями, отчего я теперь и знал, что за приборы лежат передо мной. Но это не решало всей проблемы — я по-прежнему не знал, как ими пользоваться.
Гасконец по моему взгляду понял, что я узнал эти приборы.
— Говори, как называются эти штуки!
Протянув руку к ним, я начал перечислять, что есть что.
— Буссоль!
Это был самый точный прибор из всех представленных. Что-то вроде круглого компаса, с поворотной линзой, для прицеливания на какой-либо предмет.
— Квадрант! Он был похож на позолоченную мешанину реек и разных циркулей.
— Компас! Это был самый узнаваемый из всех приборов и самый большой, видимо, снятый с другого судна, которое было явно больше пиратского шлюпа.