Мир приключений 1962 г. № 8
Шрифт:
Зоя сидела, обхватив колени руками и глядя на небо.
— Только там нет войны, — сказала она. — Там все уже устроено. И мы на той, другой Земле просто путешествуем. Там все хорошо.
— Вы ужинали? — неожиданно спросил Иванов.
— Нет еще, — ответила Зоя.
— Забыли как-то, а есть очень хочется, — сказал Ложкин.
— Тут столовых и ресторанов нету. Вся рота уже поела, — наставительно сказал Иванов. — Я доску от немецкой повозки прихватил. Костер разведем.
Ложкин поднялся.
— Забирай все котелки, — сказал Иванов.
— А мне что делать? — спросила Зоя.
— На вот ножик и чисть картошку. Давеча в поле вырыл. Суп из консервов сварим. — Он вытащил из карманов с десяток картошин и выложил на ступеньку.
Ложкин уходил через площадь, гремя котелками.
— Может, это наш последний ужин, — сказал Иванов, ломая каблуком сухую доску.
— Как — последний?
— Ну, разошлют по разным частям.
— Может быть, удастся вместе? — робко заметила Зоя, чистя картошку.
— Сейчас, Зоя, не как хочешь, а как велят. Придет капитан и скажет: уважаемая товарищ Горошко, вы направляетесь в санбат! А ты, профессор Ложкин, пожалуйте в писаря. Ну, а меня пошлют к царице полей…
— К царице? — Зоя вопросительно улыбнулась.
— В пехоту-матушку, — грустно пояснил Иванов. — Кому какая судьба. Да я не горюю. Только привязчивый уж я больно.
Иванов развел костер возле ступенек, соорудил из палок таганок. Вернулся Ложкин. Зоя вымыла картошку, нарезала, положила ее в котелок. Иванов взял котелок и подвесил над огнем.
Ложкин стоял спиной к огню и глядел на кроваво-красную искорку в небе.
— Таков уж, видно, человек, — философски заметил Иванов, одобрительно взглянув на Ложкина. — Со всем сживается, и все ему дорого. Одному — люди, другому — звезды…
— Одно другому не мешает. — Ложкин улыбнулся. — Я глядел на Марс. Через тринадцать лет, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, будет великое противостояние Марса…
После ужина они остались на паперти. Взошла луна. Неистово трещали цикады.
Отдыхала земля.
И эти трое людей, еще вчера совсем незнакомые, коротали вечер, с болью думая о разлуке, о своей судьбе.
Ложкин долго с вдохновением рассказывал о Марсе. Наконец Зоя уснула, прикорнув к плечу Иванова, а старшина сидел, боясь пошевельнуться, и слушал о далекой непонятной планете, что истекала кровью в бледно-зеленом небе.
Ложкин принес охапку сена, разостлал его в притворе на полу. Здесь было тепло, как в избе.
Они подняли и отнесли спящую девушку на постель, а сами устроились по бокам и тоже скоро уснули.
Наутро вся маршевая рота разошлась в подразделения 1001-го
НОЧНОЙ ПОИСК
Малиновые струи трассирующих пуль шелестели над головой, с фырканьем пронизывали снег, стучали по бугру. Пулемет смолк. Ложкин толкнул Иванова: пока пулеметчик вставит новую ленту, надо переползти за бугор к подбитому танку.
Упираясь локтями, они проползли не более метра, как вдруг из бетонного колпака хлопнул глухой выстрел, и разведчики снова плотно, до боли во всех суставах, прижались к мерзлой земле.
Высоко в небе вспыхнула «лампа». Ракета безжалостно, злобно обнажила мертвое поле. Ударил пулемет. Огненная струя трассирующих пуль, как бритвой, срезала сухие стебли бурьяна на бугре, возле которого лежали разведчики. Пулеметчик перенес огонь левее, в сторону подбитого немецкого танка: там серело что-то из-под снега.
Ракета погасла. Замолчал пулемет, будто испугавшись вдруг наступившей непроглядной темноты.
В морозной тишине слышалось, как в тесноте бетонного колпака ворочаются враги, звякнул о камень автомат, завертелась ручка телефонного аппарата. Ложкин уловил, что солдаты из секрета сообщают о нападении на них русских.
Иванов и Ложкин добрались до подбитого танка, переждали под его бронированным боком, пока погаснет еще одна ракета, и поползли в глубь немецкой обороны.
Пошел мелкий невидимый снег.
Фашисты переполошились. Из бетонного колпака, а также справа и слева от лощины они беспрерывно вешали «лампы». Разведчики пользовались только крохотными промежутками темноты, чтобы сделать короткий бросок к лесу. У опушки они перебрались через брошенные фашистами траншеи и залегли в кустарнике возле дороги. На переднем крае завязалась ожесточенная перестрелка.
— Ребята отвлекают, — шепнул Иванов.
— Молчи! Слышишь?
— Да, скрипит…
Оба затихли, вглядываясь в переплет ветвей.
Небо пылало, будто подожженное. Пушистый иней на ветках, как елочная канитель, переливался разноцветными огнями. Между ветвей виднелся кусочек дороги, по ней плыли тени деревьев, освещенных падающими ракетами.
Показались неясные силуэты гитлеровцев. Они шли медленно, повернув голову туда, где шла стрельба. В небе застрекотал самолет. Солдаты остановились. Откуда-то сбоку, наперерез невидимому самолету, полетели голубые полосы. Мотор замолк. Рванули разрывы бомб, и опять деловито застрекотал самолет.