«Мир Приключений» 1977 (№22)
Шрифт:
Это письмо отправлено из Москвы. Хлебникова попыталась вспомнить фамилии москвичей, выписанных из больницы в последние дни. Насчитала одиннадцать человек и, перестав гадать, вскрыла конверт. Сразу заглянула в конец письма. Там — неразборчивая подпись. Ольга Николаевна недоуменно подняла брови: кто же это додумался развлекать ее ребусами?
«Уважаемая Ольга Николаевна! — писал неизвестный. — Думал о Вас тридцать лет. После войны долго оставался за границей, а оттуда разыскивать было трудно. Сейчас я дома, нашлось свободное время, вот и разыскал Вас. Наверное, Вы считаете меня погибшим…»
«Выходит, знакомый еще с войны? — поразилась Хлебникова. — Но кто же в те годы знал мое отчество?»
«Ездил в Крюково, — читала она дальше, — но даже памятного лесного дома не нашел. И предположить не мог, как широко развернулось строительство, добралось даже туда. Какой огромный заводище вырос! А заводской поселок! Девяти- и двенадцатиэтажные дома! Это в бывшей захолустной деревне! Просто не верится! Словом, не нашел я там никого из Вашей семьи. И в поссовете не смогли мне дать Вашего адреса. Сказали только, что Вы живете в Москве. К счастью, кто-то вспомнил, что каждый год приезжаете на могилу отца. И у кладбищенского сторожа я узнал новую Вашу фамилию и местожительство. Теперь мы обязательно встретимся. Помните ли Вы саперный взвод, который последним отступил из Вашего местечка?»
Ольга Николаевна уронила руку с листком. Не хотелось ей думать ни о саперном взводе, ни о том, что было после его отступления. Но все равно вспоминалось. И очень часто. Уж больше сорока лет прожила она на свете. Разное было: и хроническое недосыпание, пока, работая на трикотажной фабрике, заканчивала десятилетку в школе рабочей молодежи, и недоедание в студенческое время, и горькие, порой незаслуженные обиды от старших и начальства, и смерть отца… Ох как много было горького в жизни! Но это горькое со временем сглаживается, смиряешься даже с тяжкими потерями. А вот сорок первый год под Москвой…
Пусть лучше вернутся все беды, какие перенесла в жизни! Пусть! Только не повторились бы те годы! Только не война!
Хлебникова дочитала письмо:
«Давайте встретимся у могилы Неизвестного солдата во вторник, в 19 часов. Никаких примет своих не называю. Уверен, что узнаю Вас».
Подпись Ольга Николаевна так и не разобрала. Но уже уверенно думала, что писал именно тот, о ком говорил сторож на кладбище.
— Интересовался про вас. Сам не назвался, а я не догадался разузнать…
Подслеповатый старик не разглядел ни лица, ни одежды, не сумел обрисовать даже фигуры или роста.
— Кто его знает, — отвечал сторож на расспросы Хлебниковой. — Похоже, высокий. Я на крыльце стоял, а он внизу, не мерялись мы. Пальто не заметил какое, а шляпа на ём темная…
Трижды перечитала она письмо, пока ехала в троллейбусе. А в клинике все-таки переложила в карман халата, словно это помогло бы угадать, кто его автор.
День был хлопотным. И конверт без обратного адреса пролежал в кармане до вечера.
Домой Ольга Николаевна не спешила. Там ребята и Анатолий не дадут сосредоточиться. А ей нужно вспомнить. Обязательно, и до мельчайших подробностей. Все, что было больше тридцати лет назад. Долго, очень долго ходила она от двери к окну или сидела за столом в запертом кабинете. Но вспоминалось почему-то не то, что нужно, а совсем недавнее.
В последний раз приезжала она в Крюково не осенью в день смерти отца, а весной — в День Победы. Не на могилу, а в школу. Не в ту, деревянную, одноэтажную, с печным отоплением, где училась сама, а в новую, четырехэтажную, с громадными окнами, с батареями парового отопления, с просторными классами и коридорами, украшенными цветами, скульптурами, портретами и картинами, с богатыми кабинетами физики, химии, астрономии, литературы, истории… В годы ее учения ничего похожего здесь не было.
А приехала Хлебникова в школу вот почему.
Однажды возвращались они с мужем с кладбища и встретили на автобусной остановке старую учительницу Клавдию Сергеевну. Клавдия Сергеевна так обрадовалась, словно родную дочь после долгой разлуки увидела. Даже всплакнула.
— Оленька, что ж вы нас забыли? — упрекнула она, обращаясь почему-то на «вы». — А у меня ваша школьная фотография есть. Вы там сидите за столом в пионерской комнате и смотрите, как одноклассники в шашки играют. Маленькая совсем, косички в стороны торчат, а взгляд такой умный, сосредоточенный. Я не забыла — у меня вы всегда отвечали только на пятерки, а ведь немецкий язык никто не учил как следует. И по другим предметам впереди шли. Только поведение у вас отставало. Больно уж дерзкая и озорная была. Мальчишки ее боялись как огня, — повернулась Клавдия Сергеевна к Анатолию. — Представляете, она их просто-напросто била, если девчонку или слабого младшеклассника обидят. Родители этих мальчишек даже жаловаться на нее приходили. Ну, а мы на педсовете Оле за это тройку по поведению в дневник и маму с папой вызывали. Но не помогало, знаете! — улыбнулась учительница и вытерла мокрые глаза. — Так и не исправилась до самой войны. А теперь? — спросила она мужа своей бывшей ученицы.
— Еще хуже, — рассмеялся Анатолий. — Ведь Оля в сорок третьем в медицинский поступила. А тогда, помимо врачебных знаний, прививали и те, которые пригодились бы на случай самообороны. Их ведь на фронт могли направить. Так Оля по рукопашному бою пятерку имела! Представляете, каково мне? Ей же не пришлось на фронте быть, а знания и умение куда-то надо девать. Вот мне и достается!
Все развеселились, расставаться не хотелось. Клавдия Сергеевна пригласила в свой старый дом с маленькой застекленной террасой (как хорошо его помнила Ольга Николаевна!), угостила чаем с домашним вареньем и пирожками, показала фотографию девчушки с торчащими косичками и «умным» взглядом.
Хлебникова обрадовалась, услышав, что ее учительница удостоена звания «заслуженной», и огорчилась, узнав, что, несмотря на преклонный возраст, она не переехала в новый, многоэтажный, со всеми удобствами и горячей водой дом.
— Не хочу, — убежденно сказала Клавдия Сергеевна. — Во-первых, в этой «халупе» вся моя жизнь прошла. Во-вторых, сносу она не подлежит, потому как намечена экспонатом в будущем этнографическом музее недавнего нашего прошлого. А без хозяйки кто такой экспонат сбережет? — запальчиво спросила учительница и вдруг потребовала: — Оля, вы должны выполнить одно мое поручение!
Хлебникова удивилась: какое? Живет сейчас далеко от Крюкова и, пожалуй, не справится, не знает нынешних обстоятельств здешней жизни. Но задания классной руководительницы (правда, давно уже «бывшей») она привыкла выполнять. И неуверенно произнесла:
— Любое ваше поручение выполню, если сумею. — Потом с укоризной добавила: — Что это вы, Клавдия Сергеевна, меня на «вы» называете? Я ведь ваша ученица, а вы навсегда моя первая учительница!
— Сумеете, Оленька, сумеете, — заверила старушка, продолжая, однако, обращаться к ней на «вы». — Это очень просто. У нас, знаете, есть такая традиция: мальчишки и девчонки при вступлении в пионеры или комсомол дают торжественную клятву у братской могилы. Как вам объяснить? — замялась она. — Понимаете, ребята как раз в том возрасте, в каком были вы, когда погибли те, кто здесь похоронен. Вы же их живыми видели, лица, наверное, помните. Вот и расскажите! Поймите, это очень нужно! Потому что наши герои в глазах и памяти новых поколений должны оставаться живыми… — Тут Клавдия Сергеевна прервала свою речь.