«Мир Приключений» 1977 (№22)
Шрифт:
Она прижалась к нему, снизу вверх заглянула в глаза.
— Когда улетал Бен, я предложила Веде лететь вместе с ним. Она отказалась. Сказала: «Дело не в нем. Дело во мне». И я поняла ее. Да, мы — дети Земли и никогда не забываем этого. Но живем здесь. Такая у нас работа. Мы сюда приносим Землю, ее идеалы, ее величие и доброту. И без этого мы уже не можем.
Последний луч солнца скользнул по верхушкам леса и исчез. От подножия холма к вершине ползла ночь. Гарпии спали, завернувшись в крылья. Лада лежала у самого костра, прижимая к себе детеныша. Лишь двое дежурных по очереди подбрасывали сучья в огонь, да, возвышаясь над всеми, зорко караулил часовой.
Ирина долго разглядывала эту мирную картину. Потом повернулась к мужу, и лицо ее осветилось улыбкой.
— Мы, разумеется, вернемся на Землю… за новым назначением. Вселенная бесконечна, и, значит, где-то обязательно есть планета, которая нуждается в нашей помощи.
Нинель Максименко. ИЩИ КОЛУМБА!
Повесть
Я стою на набережной. У ног моих плещется море. Ему тесно. Его вытеснили корабли. Да, целое стадо кораблей. Большие, маленькие, старые, новые, блестящие, пылающие огнем, гремящие музыкой, звоном тарелок и вилок, и совсем малюсенькие, черные от мазута, освещенные единственным допотопным фонариком «летучая мышь». А он, чуть в стороне, даже и парусник. Хоть и учебный, ну так что же. Парусник. Он только что вошел в гавань. Мне слышна команда капитана и треск полотна парусов.
Я чуть поворачиваю голосу, позади меня тоже трепещущие паруса.
Но это тенты. Полосатые тенты, и на веревках цветные бумажные фонарики, а на полотне пляшущие тени. И музыка — скрипки, гитары. Прямо как будто бы матросы Флинта веселятся, а на самом деле это веселятся десятиклассники, у них завтра последний звонок.
А что за чудачки там на площади? Что это они надумали водрузить себе на головы корзины, как целые дома? Это всего-навсего продавщицы булочек с кремом. А выглядят они точь-в-точь как рыбачки со старинных картин. У них врожденный талант — носить корзины на голове. Их бабки, прабабки и прапрабабки тоже носили на голове корзины с рыбой или виноградом…
Стоит мне сказать еще хоть одно слово в этом роде, и вы подумаете, что я, как маленькая, брежу «Островом сокровищ». Просто наш город такой, что все в нем как будто так и должно быть, чтоб в порту стояли рядом и современные пароходы и парусные фрегаты. У нас здесь все перемешано — старое и новое, и на каждом шагу, за каждым углом не знаешь, с чем ты столкнешься — с «Жигулями» последнего выпуска или с какой-нибудь тайной из прошлого. И та история, которая произошла со мной, конечно же, могла произойти только в нашем городе.
Я всегда знала и всегда чувствовала, что в нашем городе, где-то совсем рядом, я найду свою собственную Трою. Где-то здесь, и я уже вышла в путь…
Мне не надо снаряжать флотилии кораблей, мне не нужны караваны верблюдов и тюки с продовольствием. Груз мои легок, и путь мой недалек. Вот только я еще не знаю, какую калитку толкнуть, какую отогнуть ветку, какой отодвинуть камень.
И ни при чем здесь ни «Остров сокровищ», ни «Корабли в Лиссе». История, которую я расскажу вам, связана с обычной жизнью — с моей и с маминой и маминых знакомых. Наверное, случись что-нибудь ну хоть чуть-чуть по-другому, и ничего бы не было.
А началось это давно, в 1941 году. Мама моя еще была молодой. Ей было почти столько же лет, сколько мне сейчас, чуть-чуть больше. Меня-то и вообще еще на свете тогда не было.
В то время мама моя только что окончила университет. Ее учитель — главный смотритель Эрмитажа Ростислав Васильевич порекомендовал маму в археологическую экспедицию, которую Эрмитаж проводил в 1941 году под Керчью. Раскапывали древний город Нимфей.
В этой экспедиции работали всякие известные археологи, киты. У всех были свои труды, у некоторых даже книги. А мама! Почти что еще студентка. И конечно, она очень смущалась. Мама была самая молодая в экспедиции, а почему-то ужасно уставала; первые дни у нее так болела спина, что она чуть не плакала. Остальные археологи все хоть бы что. А ведь пожилые люди. Всем почти за тридцать, а некоторым даже и за сорок.
Рабочий день у них начинался в 6 часов утра и до 11. С 11 до 17 перерыв. Потом опять работали, и уже до самой темноты. Когда приходилось заканчивать, все жалели о белых ленинградских ночах.
Начальник экспедиции боялся, что в темноте перепортят находки. Только поэтому и кончали работу.
Часто маме вспоминались университетские разговоры, споры до одурения. Каждый из них, конечно, хотел отдать себя целиком науке, искусству. Как можно больше узнать, чтобы передать свои знания человечеству! Но как это осуществить? Вот об этом и спорили. Часто дискутировали до утра. Как расширить свои возможности, как уйти, спрятаться от проклятого бича времени? Воспитывали из себя стоиков, экономили время за счет сна, читали в трамваях и в столовках Платона и Вазари. Экономили жалкие минуты и тут же тратили часы на разговоры. На деле же оказалось все просто. Мама сразу это поняла, как только начала работать в экспедиции. Когда дело тебе интересно, то совсем не надо быть стоиком, чтоб заставлять себя работать. От работы невозможно оторваться. А что действительно нужно, так это иметь физическую выносливость.
Жара в то лето в Крыму стояла ужасная. Даже утром невыносимо. Воды мало, ее туда привозили, приходилось экономить каждый глоток.
Первые дни мама работала как в бреду. Жарко, пить хочется, поясница ноет, даже не в состоянии была радоваться находкам. Она удивлялась солидным археологам. Они радовались, как дети. Визжали, кричали. У них была смешная привычка: если кто найдет что-нибудь стоящее, то высунется из раскопа и показывает большой палец. Значит, находка «на большой»! И все сбегаются смотреть.
А когда кто-то откопал гидрию — специальный кувшин для воды, то он поднял вверх оба больших пальца и исполнил танец с дикими выкриками. Мама говорит, что и ее в тот раз будто охватило какое-то безумие.
Тогда мама впервые и почувствовала, что она настоящий член экспедиции. Теперь она никого не стеснялась. И сот что странно — усталость как рукой сняло.
Часто в перерыв археологи ходили купаться. И вот однажды, когда все остальные купались, а мама стояла и смотрела вдаль на степь, ей привиделась странная вещь.
Воздух струился над землей, как бывает над костром. И в этом белом слепящем мареве мама вдруг отчетливо увидала нечеткий силуэт города. Стены из розоватого туфа, суетливое движение на узких улицах. Даже слышны голоса — гортанные грубые голоса продавцов рыбы, перекрывающие их звонкие голоса мальчишек, бегущих стайкой в увлечении какой-то своей игрой, и певучие голоса девушек, продающих воду. Вот одна из них проходит совсем рядом, а на плече у нее гидрия… А в бухте большие корабли, на носах их вырезаны разные фигуры, паруса трепещут и бьются на ветру… Я нарочно так подробно записываю мамины видения. Ведь меня тогда не было и в помине, еще даже мама и папа не были знакомы, а вот теперь я увидела такой же город, только не видение. Но не буду забегать вперед, буду рассказывать все по порядку.