Мир приключений 1984 г.

Ефимов Е.

— Как же, как же, хорошо, что пришел, — говорил старик. — Вот засвечу коптилочку, поесть дам, уха у меня в печке. Вчера рыбки наловил, хороший улов. — Он тихо суетился у печки, долго выбивал искру огнивом, а когда зажег огонь и оглянулся, то увидел, что на лавке, неудобно привалившись к стенке, спит оборванный, грязный бродяга с забинтованной рукой и обмотанными тряпками ногами.

— Как умаялся парень! Ну, давай поспи, утром поешь.

Солнце еще только вставало, когда Андрей, будто его подтолкнуло, быстро поднялся и сел на лавке. Ну и спал — как провалился в глубокий колодец! Где это он? Ага, у Кузьмича… Он, кажется, что-то насчет еды ночью говорил? Андрей

почувствовал резкий голод. За последние три дня он съел маленький кусочек хлеба да два яблока. Шел ночами, остерегался белых патрулей.

— Ну что, парень, выспался? — раздался с порога голос Федора Кузьмича. — Я только тебе ушицы дать хотел, а ты и заснул сразу. Сейчас подогрею — поешь. Может, сперва помоешься да рубашку другую наденешь?

Когда Андрей, умытый, в чистой сатиновой рубахе, доедал вторую миску ухи, старик, сидевший за столом и куривший неизменную самокрутку из крепчайшей махорки, сказал:

— И мать твоя здесь же, у меня, хоронилась. Да не усидела, к детям пошла. Там ее и взяли…

— К-куда?.. — поперхнулся Андрей. Он весь подался вперед, на глаза навернулись слезы.

— В арестантские роты. До сих пор держат. Мне верные люди говорили: на допросы каждую ночь водют. Ее и Катьку Кедрову, кладовщицу. Знаешь?

— А отец, дети как? — В прерывающемся голосе Андрея слышались и надежда и страх.

— Живы они. Давно не был у них. Но тоже горя хлебнули.

— Эх, мама, мама! Как же она оплошала? Ведь говорили ей: уходи из города. Что же теперь делать будем?

— Да она бы и здесь, у меня, пересидела, если бы потерпела немного. Вон, сказывали, наши-то верстах в двадцати пяти всего…

Стук в дверь прервал старика. Он вышел и через минуту вернулся с высоким светлым парнем в железнодорожной фуражке.

— Не бойся, это сын мой, Семка, помощником машиниста на паровозе работает. Он все понимает, может, присоветует, что делать-то. А это, — обратился Федор Кузьмич к сыну, — Андрей, сын нашей заведующей Евдокии Борисовны, ты знаешь. Разведчиком был у наших.

Парень с любопытством посмотрел на Андрея.

— Как сюда попал?

— Целая история получилась. Я, понимаешь, в Казань по заданию был послан, в глубокую разведку. Мы уже почти все сделали — еще один товарищ со мной был. А тут меня беляки и схватили. Хорошо, сведения я своему напарнику передать успел. Ну, когда меня в тюрьму-то повели, я и думаю: “Каюк, расстреляют!” Темно на пристани было, я в воду и сиганул. Что тут поднялось: стрельба страшная, прожектора. Уж не пойму — по мне ли все так стреляли или еще что было? Только задели меня по руке, вот тут. Но я до баржи какой-то добрался, никого на ней нет, и скобки железные к воде. Залез я по ним наверх, а она — палубная. Я в трюм и забрался, за какие-то ящики лег. Рубашку порвал, руку перевязал — крови потерял много. А потом незаметно уснул.

Проснулся — день уже, и плывем, вода журчит за бортом. А по палубе ходят, разговаривают, смеются — может, солдаты белые. Так я и сидел в трюме трое суток, пока плыли, пить хотелось ужасно. У меня сухарей в кармане немного было, размокли все — как каша. На третью ночь остановились. Я на палубу выглянул — никого, потом в воду тихонько спустился, до берега недалеко оказалось, хотя и холодно было.

Вылез я, дрожу весь. Избы стоят — ни огонька, собаки лают. Я поскорее подальше от берега пошел. На самой окраине забрался в сарай какой-то, до света в соломе продрожал. А утром мужичонка пришел. Я вылез когда, он испугался, бежать хотел. Едва уговорил, что не бандит и не дьявол я. Оказывается, завезла меня баржа аж в Тетюши.

Ну, принес мне тот мужик поесть и говорит: “Удирай поскорее: офицеров да казаков в село полным-полно наехало”. Я ушел сразу, кустарником к лесу добрался. До ночи прятался, думал, куда идти. К своим, в полк, никак не доберешься: далеко очень и фронт там, нарваться можно. Вот и решил — в Симбирск, подождав своих А тут, оказывается, мать у беляков сидит..

— Верно ты решил. Недолго, видно, ждать нам осталось, — откликнулся Семен. — Наши близко уже. Я вот этой ночью на собрании секретном был… — Он на мгновение запнулся, потом махнул рукой: — Да чего там, все свои… Так, значит, решили мы в Верхней Часовне партизанский отряд создать и ударить с тылу по белякам. Прямо на город идет красная Железная дивизия. Командир ее — фамилия вроде Гай. Ох, и жмут они контру! Говорят, поклялись отомстить за рапы товарища Ленина.

— А что с ним? — в один голос воскликнули Андрей и Федор Кузьмич.

— Говорят, убить его хотели контрики, но только ранили. Жив, значит, Ленин!

— А можно мне с вами? — спросил Андрей.

— Ты же раненый.

— Да задело только, уже присохло все. Вот, смотри…

***

В эту ночь заключенные арестантских рот не сомкнули глаз. В камеры доносились глухие орудийные залпы, иногда совсем близко слышалась ружейная перестрелка Тюремщики не показывались еще с вечера Но вот на рассвете раздался топот, звон ключей.

— Выходи! — распахнулась дверь камеры, где сидели Ромашова и Катя Кедрова. — Все до единого выходи!

Женщины потянулись к двери. В тускло освещенном коридоре поблескивали штыки конвойных. Размахивая маузером, бегал от двери к двери рыжий штабс-капитан:

— Скорее, скорее! Некогда с вами тут валандаться.

В последние несколько дней рыжий, казалось, забыл о Евдокии Борисовне и Кате Кедровой. Это сперва обеспокоило Евдокию Борисовну. “Неужели нашли сукна?” — тревожно думала она. А затем, когда в тюрьму дошли слухи о наступлении красных и о том, что они совсем близко от города, она успокоилась: просто не до этого сейчас контрразведчикам

…Зябко поеживаясь от предутреннего ветерка, заключенные сбились у выхода на улицу.

— Ну, торопись, по четыре человека становись, — пинал ногами людей у ворот безносый полковник.

Наконец тюремщикам удалось выстроить всех в колонну.

— Стрелять ведут, — шепнула Евдокия Борисовна Кате, глядя на лица и винтовки окруживших их охранников. — Наши подходят, вот они и…

— Пошли, пошли!

И в тот же миг рядом раздались выстрелы, над головами прожужжали пули. Женщины завизжали, длинная колонна испуганно подалась назад. Охранники, отстреливаясь, разбегались кто куда. С одного конца улицы мчались, размахивая шашками, кавалеристы с красными звездами на шапках, с другого бежали вооруженные железнодорожники.

Заключенные бросались к железнодорожникам, обнимали их. Конники гнали охранников дальше.

— Андрюша! — вдруг встрепенулась Евдокия Борисовна. — Андрюшка, родной!

К ним подбежал Андрей, пиджак перепоясан лентой с патронами, винтовка наперевес.

— Мама! Я уж думал, не успеем.

— Как ты, как дома? — плача и целуя его, спрашивала Евдокия Борисовна.

— Все в порядке. Некогда, мам. Наши уже, видишь, в городе. Ты домой иди, а мы еще им добавим…

Прямо на плечах отступавших в беспорядке белых на улицы Симбирска ворвался Московский полк. Другой полк красных отрезал врагу путь на мост. В Подгорье шла частая стрельба. Сбрасывая снаряжение, белые в панике хватали лодки, пытались перебраться через Волгу…