Мир сошёл с ума. Опять?! 4
Шрифт:
А между тем адмирал и сам за себя за такие свои невероятные возможности своего нервного определения испугал, и тут же замер в одном положении, принявшись прислушиваться к не перебиваемой тишине вокруг. Затем с этого испугу опять прокричал тоже самое имя в сторону этого женского вероломства, раз никто не посмел его перебить и тем самым переубедить быть таким крикливым, опять прислушался к этой полнейшей тишине, и раз так, и его решили по максимуму игнорировать и не считаться с его мнением, то он знает один безотказный способ, как найти отклик даже в самом чёрством женском сердце. Нужно-то всего лишь озвучить другое женское имя. И Антонина, на, получай его.
– Анфиса!!! – в той же пропорции истеричности
И, бл*ь, как в воду глядел адмирал (что для него очень близко), и стоящая до этого момента мёртвая буквально тишина, – тиканье часов на стене не считается, – в один момент разрывается грохотом какого-то предметного падения, вслед за которым начинает нарастать шум приближающихся, семенящих шагов, ни с кем их не перепутаешь, Антонины.
Что же касается Антонины, то она пребывала всё это время вне ведении происходящего с её супругом Оскаром, кого она, как сейчас выясняется, оставила на произвол самого себя беспутного, а так-то она всего лишь отлучилась на пару минут по естественной надобности в туалет и всего-то, а этот Оскар уже из всего начинает делать трагедию. Когда сам по нескольку раз за ночь ставит их всех в неловкое положение этими своими ложными сигналами о целях своего пробуждения, отчего Антонина уже перестала верить даже мужским поступкам (на слово им верить это уж давно её увольте).
Но всё это уже последствия, а сейчас она своим ушам не верит, слыша к чему привело её на пару минут отсутствие рядом со своим адмиралом, чья бесконтрольность привела к тому, что он сразу же захотел подпасть под влияние какой-то другой стервы, с именем Анфиса. И, конечно, Антонина всего этого не допустит и терпеть не будет в стенах своего, заметьте как-нибудь скоро Оскар, дома. Ну и когда Антонина вся на взводе и впопыхах достигла спальни, из которой истерил адмирал, то она прямо вся в себе онемела, не веря своим глазам и всему тому, что тут произошло с адмиралом за время своего отсутствия. Докатился адмирал да самого предела спальни, до одной из стенок, закрутившись попутно в палас и всё это он проделал с видом обезумевшего от вот такой своей решительности человека.
Но всё это несущественно для Антонины, и она даже видит в этом некоторое притворство адмирала, таким образом решившего скрыть свои ролевые игры с некой Анфисой, кстати, где она? А сейчас перед Антониной стоит перво-наперво вопрос об этой Анфисе, и что всё это значит. И пенять на своего нового голосового помощника, то есть помощницу, к которому адмирал обращается в экстренных ситуациях, – сама же слышала каким диким и нисколько не любовным тоном я к ней обращался, – лучше не стоит. Антонина своими зубами выгрызет у адмирала всё, что он от неё скрывает. И вот такие бы способности развязывать язык у своего оппонента иметь людям из секретных служб, то тогда им не нужно было быть безмолвными свидетелями всего того непотребства, которое на их хоть и подготовленный разум обрушил адмирал под напором бесспорных доказательств его измены Антониной.
А ведь адмирал ещё до всех этих событий буквально всех заверял в том, что он по первому зову демократии в лице президента мира, готов тут же встать под её знамёна, каким бы он в тот момент не был занятым человеком (даже с перепоя). Но как сейчас выясняется, то ничего и близко нет из того, что за собой декларировал адмирал Канаринский. И даже больше того, что имеем на его счёт, он повёл себя крайне противоречиво тому, что от него всеми ожидалось. И даже начинает закрадываться на его счёт вот такое сомнительное недоразумение – адмирал Канаринский не такой и большой патриот, и он в случае переворота в мыслях и настроениях людей, захотевших вдруг в один момент и по никому непонятному почину всё переменить, приняв за жизненные ориентиры автократизм какого-нибудь безбашенного лидера, пообещавшего в один момент более лучшее завтра, возьмёт и изменит всем своим прежним принципам и присоединится ко всему тому, что он ещё сегодня с твёрдо-каменным лицом отрицал и ненавидел.
В общем, есть всё-таки какой-то смысл так внезапно и без предупреждения созывать экстренные заседания ситуационного штаба. После чего люди, вызываемые решать самые насущные проблемы, не с той ноги спросонья встают, что сразу открывает широкое поле для их манипуляции, и начинают с недосыпа нести вслух то, что они при всех других обстоятельствах в себе тщательно скрывали. И, к примеру, другое не менее уважаемое и влиятельное лицо в государственном аппарате, как госсекретарь и такой же деятель на общественных началах, мисс или миссис хрен её разберёшь Шарлотта Монро, всегда придерживающая вслух мнения о непререкаемости авторитета президента мира, берёт трубку и не успев видимо подумать, что она на себя берёт вместе с этой трубкой, вот такую кощунственную вещь в неё заявляет: «Да какого хрена ещё надо, когда я нахожусь в объятиях Морфея?».
Ну а пока там, на той стороне трубки, пребывают в оппортунизме и нокауте от такой неприкрытой дипломатии, в безуспешной попытке разгадать к чему их обязывают все эти внутренние тайны семьи Монро, кто есть таков этот Морфей, из какого он департамента и знает ли о его существовании супруг госсекретаря и если знает, то возникает всё тот ж вопрос: «Что собственно всё это значит?», госпожа госсекретарь, всё ещё пребывая в раздражении по причине вот такого её внезапного разлучения с явно непокладистым и агрессивным в постели Морфеем, начинает говорить в сердцах и вовсе провокационные вещи.
– А мне плевать, что там сейчас у вас происходит. Хоть весь мир обратился в пепел, и пока я не наложу на своё лицо макияж, раньше этого времени меня не стоит ждать. – Вот такое заявляет госпожа госсекретарь, – если честно, то этого стоит с её лицом подождать, а то что-то мало кому хочется жить в этом благословенном мире, когда на тебя без сомнения смотрит вот такое экстраполированное от орангутанга лицо госсекретаря, – и тут же ставит точку в этом разговоре, бросая трубку и не давая возможности возразить тому, кто с нею говорил по телефону. И даже будь на этом месте сам президент мира, хоть ему и по статусу не положено заниматься этой собиральщиной, – но он человек большой души и ему нисколько не в падлу побыть рядом с теми, кто его ниже, чему также способствует его большая забывчивость на лица и на свои полномочия. – он бы больше не посмел потревожить госпожу госсекретаря, которая со второго раза и послать куда подальше тебя сможет.
А вот адмирал Канаринский, кто так и не даёт покоя во время всех этих сборов, наоборот, захотел перезвонить и поинтересоваться вопросом своих сборов на это собрание генералитетов в разной степени своего участия в общественной жизни.
– Может перезвонить и уточнить этот весьма важный для меня вопрос? – вот таким вопросом сперва в свою сторону задался адмирал. И хотя это его вопрошание выглядит так, как будто адмирал за собой чувствует некие такие порицаемые обществом и правосудием обстоятельства, за которые по головке не погладят, а за них предусмотрена уголовная ответственность, и тогда узелок со своими пожитками будет взять с собой кстати, всё же это далеко от реальности и самоуверенности в своей неприкосновенности адмирала, предусмотрительно набившего себе на плечи татуировки в виде погонов, как гарантия того, что его теперь никто не сможет разжаловать до капитана третьего ранга.