Мир теней
Шрифт:
телевизионный репортер. Она верит только в то, что может видеть. А призраков она видеть
не может.
Не могу описать, как бы мне хотелось быть такой же, как она.
– Ну, хорошо, - обрадовалась мамуля. – Рада, что тебе здесь нравится. Я немного
волновалась. Ну, то есть, я же помню, как ты относишься к… хм, старым постройкам.
Для меня нет ничего хуже старых зданий: чем старее дом, тем больше вероятность,
что там кто-то умер и что он или она все
справедливости или надеясь передать кому-нибудь какое-нибудь прощальное послание.
Поэтому иногда при поиске новой квартиры мы, с точки зрения стороннего наблюдателя,
вели себя достаточно странно. Мы могли прийти в отличную, на первый взгляд, квартиру, и
я, по причинам, о которых уже рассказала, и которые, разумеется, не могла никому
объяснить, говорила примерно следующее: «Не-а. Не пойдет». Просто удивительно, что
мама ни разу не попыталась избавиться от меня, отослав в какой-нибудь интернат.
– Правда, мам, - сказала я. – Здесь здорово. Мне нравится.
Услышав это, Энди принялся суетливо бегать по комнате, показывая мне систему
освещения, которую можно включать и выключать хлопком ладош (о Господи!), и всякие
другие прибамбасы, которые он установил. Я ходила за ним, ахала от восхищения и
старалась при этом не смотреть в сторону призрака. Энди так старался, чтобы я была здесь
счастлива, и это действительно было очень мило. Из-за того, что он так сильно этого хотел, я
была вынуждена бытьсчастливой. По крайней мере, счастливой настолько, насколько
может быть счастливым такой человек, как я.
В конце концов Энди исчерпал запас наворотов, которые хотел мне показать, и
убежал делать барбекю. В честь моего прибытия на обед планировалось жаркое «море и
суша»12. Соня с Балбесом сбежали на пляж, чтобы «поймать волну», прежде чем мы сядем
обедать, а Док, загадочно бормоча что-то насчет «эксперимента», над которым он сейчас
работает, исчез в другой части дома, и я осталась наедине с мамой… ну, почти наедине.
– Сьюз, ты уверена, что все в порядке? – переспросила она. – Знаю, в твоей жизни все
переменилось, ты многим пожертвовала…
Я сняла кожаную куртку. Не помню, говорила ли я, но для января было жарковато.
Градусов двадцать, не меньше. Я чуть не поджарилась в машине.
– Все замечательно, мамуль, - заверила я ее. – Правда.
– Я имею в виду, просить тебя оставить бабушку, и Джину, и Нью-Йорк… Это
слишком с моей стороны, я это знаю. И понимаю, что тебе было… ну, непросто. Особенно с
тех пор,
12 Жаркое «море и суша» (англ. «surf and turf») – жаркое из креветок или омаров и стейк филе-миньон,
подаваемые как одно блюдо.
Маме нравится думать, что причина, по которой я не похожа на обычную девчонку, то
есть на нее в моем возрасте, – а она была членом группы поддержки, королевой выпускного
бала и предметом воздыхания толпы мальчишек, – в том, что я очень рано потеряла отца.
Она возлагает на его смерть вину за все: начиная с того, что у меня нет друзей, – за
исключением Джины, – и заканчивая тем, что я иногда чрезвычайно странно себя веду.
И, наверное, некоторые мои поступки в прошлом действительно выглядели немного
странновато для тех, кто не знал, почему я это делаю, или не мог видеть, для кого я это
делаю. Меня не раз заставали там, где мне нельзя было находиться. Несколько раз домой
меня доставляла полиция, выдвигая обвинения в незаконном проникновении на чужую
территорию, вандализме или взломе с проникновением.
Несмотря на то, что дело ни разу не дошло до суда, я провела долгие часы в кабинете
маминого психотерапевта, где мне объясняли, что моя привычка разговаривать с самой
собой совершенно нормальна, а вот склонность разговаривать с людьми, которых, кроме
меня, никто не видит, – все-таки нет.
То же самое касалось моей антипатии к зданиям, построенным более пяти лет назад.
А также количества времени, проведенного на кладбищах, в церквях, храмах, мечетях,
квартирах и домах (как правило, запертых) других людей и на территории школы во
внеурочное время.
Должно быть, сыновья Энди что-то случайно услышали по этому поводу, отсюда и
возникли все эти расспросы про банду. Но как я уже говорила, меня все же ни разу не сажали
за решетку.
А двухнедельное исключение из школы, имевшее место в восьмом классе, даже не
попало в мое личное дело.
Так что, возможно, все эти посиделки на моей кровати и разговоры о том, чтобы
«начать все с начала» и тому подобном, уже стали для мамы чем-то обыденным. Как-то
странно было слушать ее рассуждения, в то время как в нескольких шагах от нас сидел
наблюдающий за нами призрак. Ну и ладно, неважно. Мамочка, похоже, нуждалась в этой
беседе о том, как хорошо теперь все у меня сложится здесь, на Западном побережье.
И если это все, чего ей хочется, то я из кожи вон вылезу, чтобы этого добиться. Я еще