Мир за мир
Шрифт:
Ната выложила на стол коробку с пирожными:
— Насколько я помню, диабета у вас нет. Кстати, может быть, на «ты»? Как-то не принято к феям на «вы» обращаться, — добавила она как бы шутя.
— Фея? — удивилась женщина. — Знаешь, похоже! — она с некоторой завистью разглядывала Лесную Сестру. — Простые акушерки так не одеваются.
— Девочка-то как твоя? Как её — Белочка?
— Белла, — с нежностью улыбнулась Кристина. — Ах да! — она на минуту вышла и вернулась с фотографией. — Рыженькая, видишь? Угадали с именем!
«Белка и Стрелка…» —
— В садике Белочка, — продолжала женщина. — Я боюсь…
— Боишься — чего?
— Ну что ты спрашиваешь? Знаешь ведь мою историю, не зря же пришла! Боюсь, что они отберут её, не хочу от себя отпускать! Умом-то понимаю, что всё равно придётся, сама же хотела, чтобы хоть она вырвалась из бабьей ямы, а всё равно каждый день провожаю как в последний раз. Где ж ты раньше была, фея?
— Тогда я бы ничего сделать не смогла, — печально опустила глаза Лесная Сестра.
— А теперь — тем более не сможешь. Поздно уже!
«Треснувший мир, по которому нагло гуляют чумные крысы страха… Конечно, хрупковата оказалась женщина, но это не снимает вины с Системы. Ваза тоже хрупкая, и как раз поэтому с ней не обращаются как с кирпичом. А для этих все люди — гайки и кирпичи». Но вслух Ната сказала другое:
— Как говорил Ходжа Насреддин, «человеку, пока он жив, всегда можно помочь»[6]. Я — Лесная Сестра, и я пришла именно за этим.
— Разве ты можешь забрать мой страх, Лесная Сестра? — недоверчиво посмотрела Кристина. — Он стал частью меня, понимаешь? Таблетки пью — страх немного гаснет, но и я гасну.
— Не я, Тиночка. Мы. Мы с тобой. Заберём твой страх и вернём его им. Пусть боятся виновные, а ты — не бойся! — Ната не стала уточнять, что «мы» включало в себя и Ледяную Деву. Уж она-то вернёт — со всеми процентами! — И Белочка будет под моим покровительством, так что тем более не бойся.
— Правда? — подалась вперёд женщина и вдруг опять сникла. — А толку? Ну не заберут они — так Белка потом сама себя заберёт… в бабью яму! Бабушка покойная без мужа родила, мама тоже отца не удержала, и я туда же! И опять девочка родилась… Я почему ей прививку делать не хотела? Верила почему-то, что если не будет с клеймом на плече, как все, то и судьбу «как всех» не повторит! Глупо, понимаю, но и этого мне не дали! Отобрали Белочку… Теперь всё время боюсь, что опять отберут! — она некрасиво заплакала.
«Отделим, как говорится, акул от прилипал», — соображала Лесная Сестра. — «След от прививки в принципе свести можно, но проблема, оказывается, гораздо масштабнее! На Белочке пресловутая «бабья яма» должна оборваться, но для этого нужно терпеливо вести её. Нет, я точно пришла не зря».
Она встала и обняла Кристину, и зазвучали вспомнившиеся стихи — словно заклинание:
Юный ветер сметает
с луны снежный пепел долой,
Юный мир пред тобой
расстилается ласковой мглой.
И в душе возродившейся,
в самом далёком краю,
Слёзы неба смывают
тревожную память твою… [7]
— Да, — женщина с надеждой подняла заплаканные глаза. — Это про меня. Ушла немножко тревога, чувствую. И дальше тоже про меня, — она продолжила читать уже сама:
Только серое пламя,
что было с тобою в беде,
Продолжает светить,
растворившись в прохладной воде.
Звёзды больше не гаснут —
но холодом мёртвой змеи
Сон любви накрывает
бессонные ночи твои…
— Всё-таки грустно, что любовь спит… — мечтательно произнесла Ната.
— И пусть спит… зубами к стенке! — неожиданно окрысилась Кристина. — Ох, извини. Ты придёшь ещё?
— Конечно! — улыбнулась Лесная Сестра. — И с Белочкой познакомлюсь, и с мамой твоей. Только не говори им сразу, что я фея!
* * *
— Я пришёл, — медленно проговорил Виктор. Он был невидим — Страж Вихрей сделал невидимым не только себя, но и их с Алиной, которых крепко держал за руки. При этом все трое висели в воздухе, чтобы не оставлять следов на полу.
Сидевший за столом в компании четвертинки военный средних лет резко выпрямился и быстро обшарил глазами кухню. Никого не обнаружив, он помотал головой и налил в стакан водки — где-то на два пальца.
— Я пришла! — звенящим голосом повторила Ледяная Дева, лихорадочно сканируя память офицера. Ага, вот он — тот расстрел детей на кладбище, значит, перед ними именно Олейник, а не сослуживец, которого майор пустил к себе переночевать. Нет ничего хуже, чем приговорить невиновного! Кстати, к иным судьям они тоже придут, но это будет потом. А вот и острое желание застрелиться — несколько лет назад. Да, Страж Вихрей, ты мудрый человек! «Оставить гада наедине с его страстями» — и не надо самим брать грех на душу.