Мирное время
Шрифт:
— Я больше не смогу контактировать с вами лично. Дальнейшую работу нам придется вести через мой терминал в офисе безопасности. Главная схема уже готова, осталось только доработать отдельные отсеки. Думаю, у вас не будет с этим проблем.
Он чуть отклонился назад, оглядел ее с ног до головы с почти скучающим интересом и заметил:
— А я так и знал, что услышу какую-нибудь херню.
— Я не могу больше работать с вами как раньше. Извините за неудобства.
Слова — спокойные и безличные казались ей чужими и совершенно неестественными.
Наверное,
Когда она представляла себе этот разговор, Вернер всегда спрашивал ее — почему.
Но в реальности он только встал, отодвинул стул — очень аккуратно, спокойным плавным движением, подошел ближе и сказал, четко выговаривая каждый звук:
— Нахер. Это. Дерьмо.
Его злость была холодной, зрелой, спокойной.
Она впивалась в Йеннер сотнями маленьких иголок.
— Я не смогу больше с вами видеться, Вернер. Просто не смогу. Я сорвусь, и это будет по-настоящему уродливо.
— Сейчас сорвусь я, — он присел на корточки возле ее кресла, положил руки на подлокотники, чтобы Йеннер точно не смогла встать и уйти. — И это будет намного хуже.
Он злился. Разумеется, злился.
Думал, что это такая игра.
Но он был слишком близко — можно было протянуть руку и дотронуться.
Всего один раз — отпустить себя.
— Уберите руки.
— Нет. Ты уже поговорила. Теперь моя очередь, так что слушай: ты меня хочешь. Ты хотела меня с самого начала, я не слепой. Я тебе нравлюсь, тебе со мной классно, и ты знаешь, что это взаимно. Я понятия не имею, что творится у тебя в голове, но твое время вышло.
Плети рвались из-под контроля и точно знали, что им нужно — секс, насилие, боль, чужая беспомощность.
— Уберите. Руки.
— Убери сама, — он потянулся вверх, обманчиво бережно прижался губами к груди, над линией корсета. — Знала бы ты, как меня заебали твои заморочки.
Воздух вокруг казался заряженным, густым и плотным. И Йеннер точно знала: достаточно одной единственной искры, чтобы все вспыхнуло.
Это «заебали» прозвучало как выстрел.
Йеннер закрыла глаза, и позволила симбионту ударить.
Это было так приятно, так легко. Упоительно — отбросить Вернера назад, перехватить его плетью и швырнуть на стол. Как игрушку.
Смаковать чужой шок от удара, первое осознание боли, укол страха — мимолетный, но такой сладкий скачок адреналина — и злость.
Смаковать осознание собственной силы, собственной власти.
Оказывается, ей этого не хватало. Оказывается, она, как и симбионт, все время жила впроголодь.
Возбуждение кипело внутри, искало выход.
Плети дернули Вернера назад, ткнули лицом в столешницу. Стянули руки за спиной, крепко, до боли, заставили выгнуться.
— Пусти! — он был в ярости, рвался, пытаясь освободиться, и еще не понимал, что это бесполезно.
В тот момент это казалось ей красивым — напряженная выгнутая фигура, сильное тело, стиснутые
Йеннер подошла ближе, запустила пальцы в его волосы, прикрыла глаза от удовольствия — кончики покалывали ладонь.
Было так здорово чувствовать Вернера плетьми, как держать в руках птицу. Симбионту человеческое тело казалось хрупким, уязвимым. Так хотелось почувствовать изнутри — как в нем жарко.
— Это же взаимно.
Слова пришли откуда-то изнутри.
Именно тогда Вернер и начал: вырываться всерьез и ненавидеть всерьез.
Йеннер дернула юбку вниз — тяжелая ткань поддавалась с трудом, пришлось помочь себе плетью.
Какая-то часть сознания еще наблюдала за всем со стороны. Мимоходом отмечала все происходящее. Еще была способна… жалеть.
О всех мелочах, которые ломались в тот самый момент — о привязанности, о доверии.
— Сука! — Вернер взвыл, когда симбионт дернул его ноги в стороны. Металлический наконечник плети распорол комбинезон от ворота до промежности, оставил на спине длинную царапину.
Йеннер провела по ней пальцами, собирая выступившую кровь, попробовала на вкус.
Нижние плети толкнулись Вернеру между ног, втиснулись, надавливая, но не проникая, и он застыл. Только тогда по-настоящему понял, что игры закончились.
Йеннер тоже только тогда это поняла.
Оказалось так сладко прижаться к его спине всем телом, потереться, ощущая мельчайшие движения мышц.
Она так давно…
— Я ламианка. Когда я хочу, я хочу так, — голос стал низким и хриплым, совершенно чужим, не человеческим. Он шел изнутри, из нутра — из ее гнилого, набитого симбионтом нутра. — Я хочу тебя трахать. Хочу выебать тебя во все дыры. Хочу, чтобы ты мне подмахивал. Хочу, чтобы ты был связан. Чтобы тебе было больно.
Вернер слушал ее, и в его чувствах ненависть мешалась с возбуждением и отвращением.
Твари внутри Йеннер это нравилось — все ломать.
Вернер дернулся еще раз и перестал сопротивляться, уткнулся лбом в столешницу:
— Отпусти.
Она думала, что отстраниться будет тяжело. Почти невозможно.
Один шаг.
Йеннер его сделала. Убрала плети симбионта.
И еще один.
И еще.
Не так уж сложно.
Вернер медленно выпрямился, не оборачиваясь. Его разорванный комбинезон выглядел глупо, похабно и совершенно нелепо.
Пальцы, вцепившиеся в железную столешницу, казались сведенными судорогой. Костяшки побелели.
— Свали нахуй из моего блока.
Йеннер подняла обрывки платья и ушла.
Глава 2
***
Вернер не подал на нее в суд, не стал жаловаться Долорес, не пришел набить Йеннер морду. Может быть, не видел в этом смысла, раз все равно ничего не случилось. Или просто не хотел сидеть в офисе службы безопасности, отвечать на вопросы и чувствовать себя жертвой.
От осознания собственной безнаказанности становилось еще хуже.