Миротворец
Шрифт:
Эдик в дрова, но ему хватает деликатности не сказать иранцу напрямую: ты что, мужик, вы в рейтинге мирового зла занимаете второе место после Гитлера, и то лишь потому, что за Гитлером оно закреплено навсегда и во веки веков. На кой хрен нам сдалось ваше признание и открытая помощь?
— Несомненно, окончательное слово останется за господином Хуссейновым, — согласился Керим. — Но я знаю, что вы один из самых доверенных его военных советников.
— У вас устаревшие сведения, — Эдик махнул рукой. — Устаревшие и неверные, и вообще идите поговорите с Анзором, у меня… у меня сильно болит голова.
Он встал и, пошатываясь, побрел прочь, а на выходе споткнулся так, что мне пришлось поддержать его и так вести дальше.
— Слушай сюда, — сказал он, повалившись на кровать. — Сведи этого петуха с Анзором, и пусть Анзор ему поет что хочет, как он это умеет. А сама дуй к Фазилю и свяжись с Хелен. Нам позарез надо выходить на пиндосов, и Фазиля нужно перехватить раньше, чем он увидится с иранцем и тот его охмурит. Потому что если Иран признает нас первым официально — пиздец нам и всему вообще, тут сделают Южную Осетию, и туши свет, сливай масло.
— Может, ты сам поедешь к Фазилю?
— Я не хочу. Я не могу. Я не могу наружу выходить, мне страшно.
— Эдька, ты не можешь на всю жизнь тут закрыться.
— Да сколько той жизни.
Я его чуть не двинула. Это у моего ныне покойного, а тогда еще даже не бывшего привычка была ныть: «Вот помру, тогда…» Но депрессия не истерика, от оплеухи не пройдет.
Я связалась с Хелен и Алиханом. Журналистке сказала, что Фазиля начинают обхаживать иранцы. Алихану сказала, что Эдик совсем скис и Фазилю нужно прибыть в Архун лично. Яхонтову я сказала все, что было бессмысленно скрывать: Эдик попался «бордовым беретам», его пытали, он со страшной силой ПТСРит и не вылезает из бутылки, поэтому господин Керим напрасно расточает цветы своей селезенки. Эдик и дальше будет являться на встречи бухой и уходить от ответа.
Фазиль появился в Архуне вечером того же дня. От него пахло пылью, потом, пороховой гарью и обычным дымом. Я задами и огородами провела его к Эдику так, чтобы он не попался сначала на глаза иранцу.
— Фазиль, у нас тут персидский гость, — сказал Эдик. — Он тебя будет всячески охмурять и сулить золотые горы. Твоя задача — ничего ему не обещать. Отвечай по-японски: может быть, я подумаю, давайте поговорим об этом позже… Ничего, ничего ему не обещай, пока не подтянутся американцы.
— А американцам что я должен обещать? — медленно проговорил Фазиль.
— А американцам ты скажешь: видите, у меня безвыходное положение. Если вы мне не поможете, придется принять помощь у Ирана.
— Ты хочешь, чтобы иранец тут был просто как пугало для американцев?
— Бинго!
Фазиль сел в кресло и скрестил ноги.
— Когда ты сказал, что пошел с нами, потому что в России нечего спасать, — я поверил тебе. Объясни мне теперь так, чтобы я поверил: почему я должен просить помощи у неверных и отказывать мусульманину, когда он протягивает мне руку?
— Потому что если ты примешь у них помощь, американцы раздавят тебя, чтобы преподать урок им.
— Думаешь, я боюсь смерти?
— Ты не боишься смерти, — Эдик встал и заходил по комнате. — Но чего ты хочешь для Дарго, а? Посмотри на север. Что творится к северу от границы. В чем ты сам участвовал. От чего погиб твой брат. Ты хочешь, чтобы это продолжалось без конца? Хочешь?
— Я хочу, чтоб Дарго была единой. И чтоб люди здесь жили как в Эмиратах. Чтоб у каждого пастуха был большой дом, чтоб ему было чем кормить своих детей, чтоб был айфон и ноутбук, если он хочет.
— И чтобы женщин наказывали палками за то, что они подверглись насилию? — вырвалось у меня.
Эдик выставил перед собой ладонь.
— Фазиль, чтобы жить как в Эмиратах, нужно иметь нефти как в Эмиратах и не иметь конкурентов вокруг всего Каспия. Маленькая страна не может жить по тем же правилам, что и большая. Особенно такая маленькая, как Дарго, зажатая между двумя крупными хищниками и еще несколькими помельче. Чтобы выжить, тебе нельзя опираться ни на одного из них.
— Разве твоя Америка — не самый крупный хищник?
— Она не моя. И она далеко. Вот это тебе надо зарубить на носу: у американцев куча интересов здесь, но они не хотят ни пяди твоей земли. Я не предлагаю тебе опираться на них, я предлагаю их использовать.
Фазиль нахмурился. Он был отнюдь не глупым и не косным человеком — но ему было сложно принять то, что говорил Эдик. Для него «договор с США» звучало примерно как «договор с Сатаной». При этом он был достаточно прагматичен, чтобы понимать: Сатана — самый крутой парень после Аллаха, а представителем Аллаха на земле господина Керима считать пока рано.
— Хорошо, — сказал он напряженно. — Я не пообещаю ничего иранцам. Но если американцы нас кинут… — и он вышел из моей комнаты.
И тут я подумала, что Эдька в моем халате на фоне разоренной постели и с запахом перегара выглядел не очень убедительно.
— Знаешь что, — сказала я. — Если ты в самом деле хочешь, чтобы он не заключал союза с Ираном, — кончай бухать.
И Эдик перестал бухать. На следующий день он явился пред всеми чисто выбритым, подтянутым, в новенькой полевой форме, к воротнику которой с одной стороны была приколота спизженная где-то пьяная змея, а с другой — три бронзовых ромбика, самопальный полковничий знак различия.
Теперь Эдик разговаривал с иранцем так, что Талейран с Ришелье подали бы в отставку по причине профнепригодности, а Эдькин кумир Чжугэ Лян наверняка снизошел бы до одобрительного кивка. Фазиль в целом гнул ту же линию, но с таким покерфэйсом, что любой, кто его знает, сразу заподозрил бы неладное. Яхонтов его не очень хорошо знал, но заподозрил.
— Что это с ним? — спросил он у меня этаким как бы доверительным тоном.
— Да так, ерунда — в засаду попал, друзья погибли, ничего, о чем бравому иранскому рыцарю плаща и кинжала стоило бы беспокоиться.