Мировой порядок
Шрифт:
Если Европе суждено обрести единство – не важно, каким способом, – как она охарактеризует свою глобальную роль? У нее есть три варианта на выбор: укрепление атлантического партнерства; декларирование и соблюдение нейтралитета; заключение тайного союза с внеевропейской силой или нахождение общих интересов с такой силой. Означает ли это новые сдвиги лояльностей – или Европа видит себя в качестве члена Североатлантического блока, обычно разделяющего ее позиции? С каким прошлым Европа себя ассоциирует: со своим недавним прошлым атлантического единства или с долгой историей маневрирования ради максимальной пользы для национальных интересов? Короче говоря, жизнеспособно ли атлантическое сообщество, и если да (на что я искренне надеюсь), как оно станет определять
Этот вопрос следует задать себе политикам по обе стороны Атлантики. Атлантическое сообщество не может оставаться актуальным, просто воспроизводя привычные образцы. Сотрудничая в формировании стратегии по всему миру, европейские члены НАТО во многих случаях характеризуют свою политику как нейтральную: дескать, мы следим за соблюдением правил и распределением помощи. Но они часто не знают, что предпринять, когда эта модель отвергается или когда ее реализация сопровождается сложностями. Следует вложить конкретный смысл в многократно упоминаемое словосочетание «атлантическое партнерство» – для нового поколения, выросшего в неведении о советской угрозе времен холодной войны.
Политическая эволюция Европы, разумеется, определяется прежде всего самими европейцами. Но и атлантические партнеры не должны оставаться в стороне. Будет ли новая Европа активным участником в строительстве нового международного порядка или замкнется в решении внутренних проблем? Стратегия баланса сил, свойственная европейским великим державам, уже невозможна в современных геополитических и стратегических реалиях. Однако зарождающаяся структура «правил и норм» общеевропейской элиты вряд ли сможет оказывать достаточное влияние на выработку глобальной стратегии, если она не будет учитывать геополитические реалии.
У Соединенных Штатов есть все основания, исторические и геополитические, чтобы поддерживать Европейский союз и не допустить его «провала» в геополитический вакуум; США, лишенные контакта с Европой в политике, экономике и обороне, превратятся в «остров» у берегов Евразии, а сама Европа может сделаться придатком Азии и Ближнего Востока.
Европа, которая менее века назад была почти монополистом в формировании мирового порядка, находится в опасности – в опасности отрезать себя от текущих поисков мирового порядка через совмещение его внутренней конструкции с конечными геополитическими целями. Для многих исход процесса представляет собой кульминацию усилий нескольких поколений – континент, объединенный мирным путем и отринувший силовое соперничество. И все же, пусть ценности «мягкой силы» в Европе зачастую выглядят вдохновляюще, другие регионы лишь изредка выказывают столь непоколебимую преданность единой политике, повышая вероятность дисбаланса. Европа обращается к себе, когда движение к мировому порядку, ею порожденное, сталкивается с чреватой проблемами ситуацией, которая грозит бедами любому региону, не пожелавшему принять участие в его формировании. И в итоге Европа находится ныне в подвешенном состоянии между прошлым, которое пытается преодолеть, и будущим, которое она для себя еще не определила.
Глава 3
Исламизм и Ближний Восток: мир хаоса
Ближний Восток – регион, где возникли сразу три великие мировые религии [60] . Его суровый ландшафт порождал завоевателей и пророков, что выступали под знаменами универсальных устремлений. На его просторах, мнившихся бескрайними, создавались и гибли империи; его абсолютные монархи провозглашали себя воплощениями всей полноты власти – чтобы исчезнуть без следа, подобно миражам. Тут существовали все формы внутреннего и международного порядка – и все они отвергались в тот или иной момент истории.
60
Имеются в виду христианство, ислам и иудаизм. В российском религиоведении последний мировой религией не считается, однако автор следует схеме М. Вебера, который считал иудаизм
Мир успел привыкнуть к «инициативам» Ближнего Востока по разрушению регионального и даже мирового порядка во имя некоей вселенской истины. Обилие «боговдохновленных» абсолютистских режимов является отличительной чертой этого региона, и все они застыли на полпути между грезами о былой славе и своей текущей неспособностью объединить людей общими основами внутренней и международной легитимности. Вызов международному порядку здесь сильнее, чем где бы то ни было; это касается и организации регионального порядка, и обеспечения совместимости данного порядка со стабильностью остальной части земного шара.
Сегодня представляется, что Ближнему Востоку словно суждено экспериментировать со всеми достижениями собственного исторического опыта одновременно – будь то империи, священные войны, иностранное господство или религиозные конфликты разряда «все против всех», – пока там не сложится (если сложится вообще) единая концепция международного порядка. А до тех пор регион будет пребывать в противоречиях – то двигаться в направлении присоединения к мировому сообществу, то бороться с последним.
Исламский мировой порядок
Ранняя структура власти на Ближнем Востоке и в Северной Африке оформилась благодаря череде сменявших друг друга империй. Каждая полагала себя центром цивилизации, каждая возникла в местности с теми или иными «объединительными» географическими особенностями, а затем расширилась на прилегающие территории. В третьем тысячелетии до нашей эры Египет распространил свое влияние на долину Нила и на земли, которые ныне принадлежат Судану. В тот же период империи Месопотамии, Шумера и Вавилона укрепляли свое владычество над народами, жившими на берегах Тигра и Евфрата. В шестом веке до нашей эры на Иранском нагорье возникла Персидская империя, в которой сложилась система управления, именуемая первой в истории сознательной попыткой объединить разнородные африканские, азиатские и европейские сообщества в единое, упорядоченное международное общество; персидский владыка носил титул шахиншаха – «царя царей».
К концу шестого века новой эры на значительной части Ближнего Востока доминировали две великие империи – Византийская (или Восточная Римская империя), со столицей в Константинополе и приверженная христианской религии (в форме греческого православия), и Персидская империя Сасанидов, со столицей в Ктесифоне, недалеко от современного Багдада, и приверженная зороастризму. Столкновения между ними происходили спорадически на протяжении веков. В 602 году, вскоре после эпидемии чумы, поразившей обе империи, набег персов на византийские земли привел к двадцатипятилетней войне, в ходе которой империи долго мерились остатками могущества. Победа в итоге осталась за Византией, и общее истощение обернулось миром, которого не удалось достичь государственной мудростью. Этот мир также открыл дорогу последующей окончательной победе ислама: в Западной Аравии, в выжженной солнцем пустыне, вдалеке от влияния обеих империй, пророк Мухаммад и его последователи набирали силу, вдохновляясь новым видением мирового порядка.
Немногие события мировой истории можно сопоставить с драмой первых десятилетий распространения ислама. Мусульманская традиция гласит, что Мухаммад родился в Мекке в 570 году, в возрасте сорока лет впервые услышал откровение свыше и продолжал внимать Аллаху приблизительно двадцать три года; будучи записанными, эти божественные слова стали Кораном. Византийская и Персидская империи обескровливали друг друга, а Мухаммад и его община верующих создали новую государственную структуру, объединившую Аравийский полуостров, и выступили в поход, дабы заместить преобладающие религии Ближнего Востока – в первую очередь иудаизм, христианство и зороастризм – своей религией, почерпнутой из откровений.