Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия
Шрифт:
Фалды вслед за мной летают,
Об пол каблуки стучат".
Какие же это были замечательные песни, и как восторгалась маленькая Эра, получая от них огромное удовольствие и упрашивая Нану снова и снова: "Пожалуйста, пожалуйста, станцуй ещё раз польку и спой про летающие фалды".
Также Нана развлекала её чудными историями о тех днях, когда она была юна и жила в Лондоне с матерью и отцом, служившим привратником у короля Англии около ста лет назад. И о своей сестре Лайзе, помолвленной с красивым молодым мясником, но передумавшей выходить замуж прямо накануне свадьбы, разбив этим сердце бедного мясника и заставив того рано поседеть; и о другой сестре Элеоноре Хантер Дженнингс, вышедшей замуж за богатого старого
Затем шёл рассказ о бедной леди, родившейся с мордой свиньи вместо человеческого лица, что заставило её всю жизнь носить густую вуаль и есть из серебряного корыта, специально сконструированного, дабы соответствовать её морде, в углу её роскошной столовой. Разумеется, сама Нана никогда её не видела, но ухажёр Лайзы видел, как раз в тот момент, когда бедная леди, выйдя из своей кареты, собиралась прошествовать в его лавку, и внезапный порыв ветра недобро приподнял густую вуаль, открыв свиное рыло мяснику и всему миру.
После следовало ужасающее описание великого пожара в Лондоне и Чумы … и разные небылицы о королях и королевах Англии, из которых бедная Мэри, королева Шотландии, являлась несомненной любимицей Наны, о Младенцах в лесу, о Дике Уиттингтоне с его Кошкой и о многом, многом другом.
Вдобавок, она бралась скандировать всевозможные крики уличных торговцев Лондона, например: "Улито-лито-лито-литорины" 7 , – возглас, который Нана особенно любила и с нетерпением ожидала услышать, будучи маленькой. Или такой:
7
Литорины – морские береговые улитки, употребляемые в пищу в варёном виде; популярны среди английской бедноты
"Кому ягнят? Кому ягнят?
Коли был бы я богат, то был бы очень рад
Больше не кричать: 'Кому ягнят?' "
Увлекательнейшие россказни, байки и песенки, из которых четырёхлетняя девочка не могла понять и половины, но неизменно завораживающие и заставляющие забыть и о ноющей руке, и о том, что её целыми днями держат в постели.
Позже фройляйн Шелл, или Шелли, как теперь звала её Эра, спешила занять место Наны и пересказать болящей старые добрые немецкие истории: Сказки Андерсена, из которых та особенно выделяла "Ель" и "Снежную Королеву", и Сказки Братьев Гримм, и прочие, неизвестные никому, кроме самой Шелли, ведь они были выдуманы ею специально для маленькой Эры. И время от времени она тоже пела: или весьма впечатляющий рождественский гимн "О, Ёлочка!", или трогательную и прекрасную колыбельную о Младенце Христе "Химмель" (что на немецком означает "Небеса"), или радостную и залихватскую "Ах, мой милый Августин", под которую сразу тянуло танцевать.
Потом Дока сменял Шелли и вёл рассказ о Польше, где он родился, и о своём старинном доме, окружённом высокими соснами, раскачивающимися на ветру и поющими свою собственную неповторимую шуршаще-шелестящую песню. И часто декламировал белый стих про зайца, прыгающего в снегу под сосной и стучащего одной лапой о другую:
"Смилуйся над нами, Господь!
Какие ж холодные дни!
Сосны вон замёрзли совсем,
И лапы мои словно лёд.
Боже, как хотел бы надеть
Крестьянские валенки я.
И у тёплой печки сидеть
В уютной избушке своей.
С серенькой пушистой женой,
Прижавшейся боком ко мне".
А затем он мечтательно вспоминал о падающих звёздах,
"Когда-нибудь, когда ты подрастёшь, я покажу тебе падающую звезду", – говорил он, и маленькая Эра знала, что он непременно сдержит обещание, и была взволнована до глубины своей детской души.
Следом приходила старая Минни Петровна, вернее сказать, ужасно старая, гораздо старше Наны, ведь много-много лет назад она была няней ещё у сестры Маззи. Она всегда пела высоким дрожащим голосом одну и ту же диковинную песню, звучавшую для маленькой Эры так:
"Эптаха, бэптаха, колло, ди ялось,
Космоси, филкоси, эптаха, ду", – что, разумеется, только казалось бессмыслицей, на самом деле наверняка означая нечто мудрое и прекрасное. Но Минни Петровна так никогда и не объяснила ей смысл тех загадочных слов, поэтому маленькая Эра предполагала, что, возможно, речь идёт о птице, которую зовут "Э-птаха, Б-птаха".
А потом, когда наступала темнота, и зажигались лампы, и тёмные окна занавешивались тёплыми красными шторами, и Нана садилась играть в пасьянс за большим квадратным столом, стоявшим перед диваном, входила Юлия, горничная Маззи, тихо шурша своим жёстким чёрным шёлковым платьем, с доброй улыбкой на лице и покачивающимися длинными золотыми серьгами, звеневшими всякий раз, когда она поворачивала голову.
"Юлькинсон, душенька", – восторженно встречала её маленькая Эра, обожая такие визиты.
А старая Юлия степенно отвечала: "Мой Петушок, золотой гребешок".
Это было их обычное приветствие, повторявшееся каждый вечер, после чего Юлькинсон, устраиваясь в глубоком кресле у кровати маленькой Эры, задумчиво произносила: "А теперь дай-ка вспомнить, на чём мы остановились вчера? О, да, я знаю. Мы закончили сказку о спящей Царевне, а сегодня я обещала тебе другую – про Ивана-Царевича и Жар-Птицу. Итак, слушай внимательно, я начинаю:
"Вот как всё было,
И я там была,
Мёд-пиво пила,
По губам текло
Да в рот не попало" (что являлось озадачивающей, но традиционной присказкой или концовкой любой русской сказки).
"В стародавние времена, в золотом роскошнейшем тереме, жили-были да царь с царицею, было трое сынов у них молодцев: двое старших – Авдейка с Матвейкою, да Ивашка ещё – самый младшенький. Ох, любили сынов царь с царицею, одевали в одежды богатые, пирогами да мёдом потчевали, осыпали дарами бесценными. А в саду их большом при тереме, средь дерев и цветов прекраснейших, прорастала себе одна Яблонька, и любили её царь с царицею всего пуще на свете на белом, но, не считая друг друга, конечно же, и сынов своих, разумеется. А причиной любви той несказанной было чудо чудесное в Древе сём, что рождало не просто яблочки, а из самого чистого золота. Так гордились они своей Яблонькой, что сидели под ней с утра до ночи, ели вдоволь печатные пряники, дюже сладким вином запиваючи и любуясь друг другом и Деревом. Как-то утром, поднявшись с постеленьки и к окну подбежав со всех ноженек, чтобы глянуть скорее на Яблоньку, что в традиции было пред завтраком, они с ужасом вдруг заметили, что исчезло с той несколько яблочек. 'Ох, не может быть всё это правдою, так давай же сочтём плоды сызнова, – так вскричала царица в волнении. – Может быть, мы ошиблись, считаючи!' И брались они снова за дело то, загибая усердно все пальчики и молясь, во второй да и в третий раз. Но, увы, всякий раз выходило так, что всё меньше на Дереве яблочек. Зарыдали тогда царь с царицею, и ничто не могло успокоить их, и призвали сынов обожаемых, и просили помочь их в отчаяньи. А сыны на ту весть отвечали им: 'Наши Мать и Отец прелюбезные, мы конечно поможем Вам в горе сём. Мы найдём того вора бесчестного, что украл Ваши яблоки с Дерева, и заставим прийти к Вам с повинною и просить, бросясь ниц, о прощении' ".