Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия
Шрифт:
И Юлькинсон далее поведала, как в первую ночь сторожил Авдей, но заснул, а потому утром они не досчитались ещё трёх яблок, и как следом такая же беда приключилась с прохрапевшим всю вторую ночь Матвеем, и как Иван в третью ночь смог удержаться ото сна, увидев с наступлением полуночи, после ослепительной вспышки света и раскатов грома, стремительное, подобно метеору, падение взмахивающей могучими крыльями и сияющей, словно солнце, Жар-Птицы со звёздного неба. И когда та, сидя на ветке Дерева совсем рядом с Иваном, сорвала золотое яблоко, он, бросившись вперёд и схватив её за чарующий хвост, прокричал: "Вот каков ты, ворюга злокозненный!"
Но прежде чем он успел сказать что-то ещё, Жар-Птица,
"Время и тебе ложиться спать", – прервала их Нана на самом интересном месте. "Ну, ещё пять минуточек, пожалуйста!" – умоляла маленькая Эра, горя желанием узнать, что сталось с Иваном, и сумел ли он найти Жар-птицу. Но Нана отрезала: "Нет, даже ни минутки!" – и Юлькинсон поднялась с кресла, слегка скрипнув своими старческими негнущимися суставами, потянулась и выдохнула под нос: "О Господи, помилуй", – своё любимое изречение на все случаи жизни. "Завтра, Петушок, – прошептала она. – завтра закончим. А нынче пора спать. Спокойной ночи, Петушок, и пусть Христос, Дева Мария и все ангелы со святыми хранят тебя". И, перекрестившись и низко поклонившись иконе в углу, она медленно вышла из комнаты.
За границей
Несколько дней спустя весь дом пребывал в суматохе. Огромные старомодные сундуки были упакованы, перенесены вниз и отправлены к месту назначения; мебель накрыли чехлами; перекусывали поспешно и нерегулярно; по комнатам теснились многочисленные родственники и друзья, желая попрощаться. Причиной тому была сплочённость семьи, принявшей дружное решение, что не только маленькая Эра, но и они все должны отправиться на французское побережье, непременно взяв с собою Нану, Доку, Шелли, Профессора, Карпыча, повара Колю, одну горничную и даже старого гордон-сеттера Ральфа, ужасно избалованного пса. Было удивительно, что Джери и Попку, поразмыслив, постановили оставить дома, иначе отъезжающее семейство в широком смысле этого слова было бы в полном сборе. Это напоминало библейские времена, когда почтенные седобородые патриархи не пускались в странствия, не ведя за собою своих племён. Годы спустя Эра так и не смогла вспомнить, поехал ли вместе со всеми жених Мэри или присоединился к семье позже, но поскольку в тот год они поженились в Дрездене, то, вероятно, он тоже изначально принимал участие в путешествии.
Они отправлялись в путь в истинно русском стиле, не думая ни о тратах, ни об экономии, ведь, как много позже рассказывала Эре Маззи, вместо взятия ссуды в банке для финансирования путешествия, целая роща серебряных берёз в Троицком была вырублена и продана, а деньги от продажи целиком пошли на оплату зарубежных счетов. И даже страшно представить, каковы были расходы, учитывая многочисленность семейства.
Итак, после бурных приготовлений, которые Эра хорошо запомнила, так как лично упаковывала свой маленький чемоданчик, специально купленный для неё по этому случаю, они простились с домом на набережной Мойки, 16 и отбыли в Европу.
То выдались ошеломляющие дни для маленькой Эры, дни, полные необычайных событий, часто казавшихся ей необъяснимыми, а иногда и пугающими. Необъятные вокзалы, вмещающие множество поездов и толпы людей; оглушительные и пронзительные свистки; ослепительные облака белого пушистого пара; постоянно звенящие станционные колокола; чемоданы и ручная кладь, катящиеся мимо на грохочущих тележках; и люди, безумно спешащие во всех направлениях, возбуждённые, растрёпанные и испуганные.
И многие часы в тесном купе, жарком и душном, противно пахнущем едой, одеколоном и лавандовой водой; и длинные узкие вагонные коридоры, где в качестве особого развлечения можно было побегать взад-вперёд, заглядывая в другие купе, где сидели остальные члены семьи; и странные гостиничные номера; и огромные вестибюли; и протяжённые тёмные переходы, полные незнакомых лиц; и еда, на вкус отличающаяся от привычной детской пищи; и непонятные звуки, непохожие ни на что, слышанное ею ранее.
"Что они говорят?" – спрашивала Нану маленькая Эра, и Нана раздражённо отвечала:
"Я не знаю. Они говорят на немецком".
"Что такое немецкий?"
"Это иностранный язык".
"Но что это – иностранный язык, Нана?"
"О, дитя, ради всего святого, успокойся и прекрати задавать эти глупые вопросы!"
И оставалось только думать, и думать, и думать, пытаясь как-то всё объяснить самой себе и разгадать эти новые, сбивающие с толку загадки.
"Что такое поезд? Как он едет, и почему одни люди называют его 'чух-чух', тогда как другие – 'пуф-пуф'? Что такое свистки и почему они свистят? Из чего сделан пар? Откуда все эти люди? Являются ли они родственниками или друзьями, и если да, то почему с ними нельзя поговорить? Куда они направляются? Что такое гостиница? И что такое, в конце концов, иностранный язык?" – ох, как же много вопросов требовало ответов и разъяснений!
"Неудивительно, что у ребёнка бывают мигрени. Одни только вопросы, вопросы, вопросы весь день напролёт" – ворчала Нана, делясь с Шелли.
Ирина Скарятина – от первого лица
Моим первым впечатлением от поездки было чувство удовлетворения от того, что все близкие мне люди постоянно находились вместе в железнодорожном вагоне. Это очень успокаивало – знать, что они так и будут там, а не улизнут куда-то внезапно, как это частенько случалось дома, не оставляя мне возможности уследить за кем-либо, кроме Наны. Я прекрасно помню свои пробежки из конца в конец вагонного коридора и заглядывание во все купе, чтобы затем оповестить Нану, громко крикнув: "Все на месте!" Помимо этого, ничего существенного не отложилось в памяти до момента приезда в берлинский отель, где меня необычайно впечатлила гроздь электрических цветов в люстре моего номера – наверняка, нечто абсолютно безвкусное, но тогда показавшееся невероятно прекрасным и заставившее меня позже горько рыдать из-за невозможности забрать это с собой. Ещё я была очарована толстым хозяином отеля, который часто кланялся, потирал руки и произносил таинственные слова, звучавшие похоже на "битти" 8 и "виссензи" 9 . В искреннем восхищении этим человеком, я торжественно повторяла про себя его слова, кланяясь, потирая руки и гадая, что же они могут значить. Однажды я была очень заинтригована и обескуражена, услышав, как Нана попросила местную горничную принести "ледяной" 10 воды, тогда как ей хотелось горячей, и в результате получила желаемое. Но задав вопрос, как у неё это вышло, я довольствовалась лишь высокомерным: "Это немецкий, моя дорогая", – что совершенно не добавило ясности.
8
Немецкое "Bitte!" – "Пожалуйста!"
9
Немецкое "Wissen Sie?" – "Вы знаете?" (короткая форма вопроса "Вы уже выбрали, что будете заказывать?")
10
Немецкое "Heiss" ("Хайс") – "Горячий" звучит очень похоже на английское "Ice" ("Айс") – "Ледяной"
После этого всё опять, как в тумане, до нашего прибытия в Мюнстер-ам-Штайн близ Кройцнаха, где мои впечатления снова становятся чрезвычайно яркими. В Мюнстере я принимаю минеральные и радоновые ванны и хожу с Докой на прогулки по соляным источникам. Но вскоре я устаю от этих прогулок, и он, жалея меня, часто водит вместо этого к железнодорожному переезду понаблюдать за проходящими поездами. Этот переезд настолько неизгладимо запечатлелся в моей памяти, что двадцать лет спустя я, проезжая через него в поезде и не подозревая, где нахожусь, мгновенно узнала знакомую сцену, промелькнувшую перед глазами и вызвавшую лёгкий укол боли от того, что там не хватало только высокого Доки и его маленькой подруги. Я бросилась к кондуктору, дрожа от волнения и крича: "Где мы, скажите, где мы?" – тогда как он, удивленно глядя на меня, коротко ответил: "Ну, в Мюнстере-ам-Штайн, разумеется". В отчаянии я высунула голову в окно, надеясь ещё раз увидеть то место, но поворот дороги уже скрыл его, и я упала на сиденье совершенно расстроенная, но в следующую секунду осознавшая, что в этой вспышке узнавания прошедшие годы внезапно волшебным образом откатились назад, и на несколько кратких мгновений мне выпала честь заглянуть в своё детство не только в памяти, но и в реальной жизни!
К сожалению, в том далёком году выяснилось, что Мюнстер-ам-Штайн мне не подходит – я худела, бледнела и слабела как никогда, – и Дока вынес вердикт, что меня следует увезти как можно скорее. Итак, огромные сундуки были снова собраны, и мы отправились во Францию, на побережье Атлантического океана.
Ирина Скарятина – о маленькой Эре
В конце концов они добрались до побережья, и всё снова стало хорошо.
"Готовься, Пташка, мы идём на пляж", – сказала Нана, застёгивая сарафан маленькой Эры и завязывая ленты её шляпки. "Пляж? А что это?" – тут же спросила Эра, но на этот раз Нана не стала ворчать, а только рассмеялась и произнесла: "Потерпи и увидишь, Мисс Любопытство".