Миры Империума
Шрифт:
От запаха благовоний у меня начали слезиться глаза. Сильнее потянув носом воздух, я понял, что ощущаю не только ароматный дым, но и нечто более реальное — запах горящего дерева, ткани и краски. В воздухе висела легкая желтоватая дымка. Рузвельт обернулся; священник прервал свои разглагольствования. Вооруженные охранники придвинулись ближе ко мне, вид у них был явно обеспокоенный. Рузвельт отдал несколько отрывистых распоряжений, и я услышал доносившиеся снаружи крики. Затем на нас накатилась волна жара, и толпа распалась. Четыре пистолета подтолкнули меня к арке. Если это был сигнал, то лучшего нельзя было и придумать, но сейчас я мало
— Левее, ваша милость, — прошипел он мне в ухо.
Я все еще пытался сместиться в указанном направлении, когда вдруг увидел, как ближайший охранник приставляет нейропистолет к пояснице своего напарника и нажимает на спуск. Затем словно из ниоткуда появились еще двое в форме, позади послышался глухой удар, а потом мы вырвались из толпы и устремились прямо в клубы дыма.
— Всего несколько ярдов, ваша милость,— проквакал старичок.
Открылась дверь, и мы оказались на ведущей вниз узкой лестнице. На площадке четверо охранников, сбросив форму и шапки, переоделись в рабочие комбинезоны, лежавшие за дверью. Старик скинул парик и мантию, под которой оказалась черная ливрея. Мне дали длинный серый плащ. Вся операция походила на хорошо отрепетированный балет и заняла не более двадцати секунд.
Этажом ниже мы с трудом протолкнулись в вестибюль, полный зевак, пожарных и прочей публики, среди которой изредка попадались знатные особы и священники в митрах. На ремонтную команду в грязных комбинезонах никто не обращал внимания. Старик повел нас к проходу, перед которым стоял одинокий охранник, явно встревоженный нашим появлением. Он шагнул вперед, преграждая нам дорогу, но старик отвлек его внимание, в то время как один из «рабочих» со знанием дела стукнул караульного за ухом. А потом мы бросились бежать по коридору.
На глазах у двух ошеломленных уборщиц мы пересекли кухню и нырнули в дверь среди мусорных баков, выходившую в неосвещенный переулок. Стоявший там грузовик тут же завелся, стуча клапанами и извергая черные клубы дыма. Я перепрыгнул через задний борт, а старик вскарабкался следом за мной и опустил за собой брезент. Грузовик тронулся с места и через три минуты остановился. Послышались голоса, щелчок затвора, шорох кожаных подошв по булыжнику. Еще через минуту мы двинулись дальше. Мой новый друг, сидевший на скамейке напротив, облегченно выдохнул и улыбнулся от уха до уха.
— Отлично сработано,— сказал он, хихикая и потирая руки.— Просто чертовски отлично, да простит меня ваша милость.
Старика, как выяснилось, звали Вилибальд.
— Наши друзья уже ждут вашу милость,— сказал ол.— Настоящие британские парни, простые, но честные, не то что эти мерзавцы из дворца в шелках и драгоценностях! — Он пожевал беззубыми деснами и покачал головой.
— И в самом деле неплохо вышло,— согласился я.— Как вам это удалось?
— Среди синих мундиров есть наши верные люди, ваша милость. И тюремщик — один из них. Он пытался поместить вашу милость в надежную камеру, в которую у нас был проложен туннель, но его светлость барон не дал ему это сделать. И потому нам потребовалось больше времени. Но теперь ваша милость с нами, так что это
— Вы на стороне мятежников?
— Да, некоторые зовут нас мятежниками, ваша милость, но для честных людей мы патриоты, призванные очистить эти острова от французской заразы!
— А зачем вам понадобился я?
— Как это зачем? — изумился старик.— Когда вокруг разошлась весть о том, что в подвалах дворца наместника сидит человек из рода Плантагенетов, как еще мог поступить верноподданный бритт, ваша милость? Неужели вы полагали, ваша милость, что мы бросим вас гнить в застенках?
— Но я не...— начал было я и замолчал.
— Что — не? — спросил Вилибальд — Не удивлены? Конечно нет. На этом острове десять миллионов бриттов, поклявшихся освободить свою землю от тирании!
— Не собираюсь больше терять время,— закончил я,— Выступаем немедленно.
Движение на дороге было весьма разнообразным: конные повозки, большие открытые грузовики на литых шинах, маленькие тупорылые автомобильчики, похожие на игрушки из коробок с овсяными хлопьями, и многочисленные военные машины, выкрашенные в синий цвет. Судя по словам Вили, наместник сосредоточивал силы вокруг укрепленных портов, готовый прикрыть высадку подкрепления, если разговоры о возможном мятеже станут реальностью. Мы же направлялись в загородное поместье сэра Джона Лекленда.
— Весьма осторожный джентльмен,— сказал Вили.— Но он богат и из древнего рода.
В течение следующего часа он говорил почти без перерыва, посвящая меня в текущее положение дел. По его словам, мятежники готовы были выступить в любую минуту. И судя по словам Рузвельта — если они выступят, то победят.
— Вот увидите, верноподданные бритты все до единого встанут под знамена вашей милости!
После часа езды мы свернули на боковую дорогу и, проехав между каменными колоннами, оказались на дорожке, которая вела среди ухоженных деревьев на мощеный двор перед трехэтажным домом с цветочными ящиками, окнами в переплетах и бревенчатыми фронтонами, выглядевшими совсем как настоящие. Широкие ступени вели на просторную веранду. Пожилой человек в расшитом камзоле, черных брюках и домашних туфлях впустил нас в дом. Увидев меня, он вытаращил глаза.
— Его милость желает немедленно видеть сэра Джона,— сказал Вили.
— Сэр Джон два дня пребывает в постели с лихорадкой. Он никого не принимает...
— А сейчас примет,— оборвал его Вили. Дюрецкий несколько замешкался, затем провел нас в темную комнату, полную книг, и шаркающей походкой удалился.
Я осмотрел стоявшие на полках книги, в основном тома в кожаных переплетах с названиями вроде «История судопроизводства» или «Кампании против Кванектикот-тов». Минут через пять дверь открылась, и вернувшийся дворецкий сдавленно доложил, что сэр Джон сейчас нас примет.
Хозяин дома, худощавый остроносый старый аристократ с шелковистыми черными усами и такой же каймой волос вокруг высокой лысины, принял нас в спальне на верхнем этаже. Он сидел на постели размером с хоккейное поле, окруженный со всех сторон фиолетовыми атласными подушками с вышитой монограммой и многочисленными кружевами, словно у голливудского епископа. Он был одет в бежевый шелковый халат с атласными отворотами, на который была наброшена вязаная шаль, но даже несмотря на это, кончик его носа казался ледяным. Увидев меня, он едва не выпрыгнул из кровати.