Миры Империума
Шрифт:
На землю опустилась восхитительная ночь с мелкими высокими облаками и яркой луной. Вдали полыхали огни Стокгольма. Мы плавно неслись по трассе. Мотор работал почти беззвучно. Я мог расслышать, как ветер шелестит в кронах деревьев.
За ужином мне представили общий отчет о текущем состоянии дел в мире и о заслуживающих внимания персонах, которые, возможно, появятся сегодня на балу. Как выяснилось, Империум не единственное крупное государство этого мира. Имеется еще некая Новая Римская империя, унаследовавшая многие из владений своего древнего предшественника. С ней длительное время шла борьба за господство над самыми отдаленными уголками земного шара, еще не захваченными кем-либо из соперников. В Африке, в Азии, на островах Полинезии — во всех традиционно отсталых и колонизируемых регионах. Соревнуясь друг с другом, великие державы стремились как можно быстрее и эффективнее развивать новые территории, с давних пор имевшие репутацию очагов голода, эпидемий и неграмотности, и модернизировать их. Кое-где до сих пор идут небольшие локальные войны, однако у меня сложилось впечатление, будто они ведутся по канонам не строже правил игры в крикет.
— Цивилизованный человек должен понимать, что значит ответственность,— рассуждал Рихтгофен.— В этом мире у него нет права уклоняться от бремени лидерства. Его культура включает лучшие достижения человечества с первобытных времен. Мы много лет боролись за подчинение враждебной нам природы и возможность использования ее ресурсов, за устранение угрозы эпидемий и не будем достойны звания человека, если позволим себе разбазарить эти достижения, оставить целые регионы во власти враждебных сил и невежества или, что хуже всего, потерять с трудом завоеванные позиции и отступить перед дикостью, отсталостью во имя искусственно созданных общественных идеалов. Мы обязаны выполнять наш долг, не впадая в национализм и не увлекаясь ложными теориями о превосходстве по религиозным, социальным и расовым признакам или цвету кожи. Все человечество должно иметь доступ к благам нашей западной культуры, которая позволит человеку подняться с колен и устремиться к светлому и славному будущему.
— Что верно, то верно,— кивнул Винтер.
Происходящее напоминало политическую пропаганду, но у меня не нашлось сколько-нибудь осмысленного контрдовода. Во время службы на Востоке мне приходилось наблюдать массы голодающих людей, и меня возмущала политика, из-за которой отсталые народы страдали под гнетом местной верхушки только потому, что она местная. «Самоопределение нации» — так это называется. Все равно что самоопределение малышей из детского сада, отданных на произвол какому-нибудь хулигану. Я сторонник той модели общества, где каждый имеет доступ к высшим достижениям человечества и не страдает из-за страхов, ненависти и маний мелких провинциальных лидеров, а также от их стремления компенсировать собственные комплексы неполноценности.
Чего нам не хватало в том, моем мире, так это чувства ответственности — и мужества возложить на себя это самое бремя лидерства. Здесь же не стали пасовать перед трудностями. Правы они или нет, но по крайней мере обвинить их в нерешительности у меня бы язык не повернулся.
— Ребята,— объявил я,— вы мне нравитесь, пусть даже вы и шайка похитителей.
Манфред внимательно посмотрел на меня.
— Надеюсь, друг мой, наступит день, когда вы простите нам это преступление.
Геринг прихватил с собой небольшую фляжку, и мы успели сделать из нее по паре глоточков, пока не подъехали к чугунным воротам Летнего дворца. Сад освещали разноцветные прожектора, и люди уже наводнили террасы к югу и западу от здания. Автомобиль высадил нас у огромных дверей и удалился. Сквозь пеструю толпу мы прошли в вестибюль.
Свет массивных хрустальных люстр играл на украшениях и вышивке вечерних платьев и мундиров, отражался от лакированной обуви, вспыхивал искрами на драгоценностях, переливался в шелках, парче и бархате. Облаченный в бледно-розовый костюм мужчина с прямой осанкой склонился к руке симпатичной блондинки в белом. Стройный молодой человек в черном мундире с бело-золотистым поясом сопровождал даму в зеленом с золотом платье. Смех и разговоры почти заглушали доносившуюся из глубины зала мелодию вальса.
— Отлично, ребята,— воскликнул я.— Где же чаша с пуншем?
Мне нечасто доводится входить в раж, но уж если позволю себе разойтись, полумер не признаю. Я чувствовал себя великолепно и хотел продлить удовольствие. В этот миг меня не тревожили воспоминания о набитых при падении шишках, об ужасе, пережитом в момент похищения. Мысли о завтрашнем дне отступили на задний план. Я изо всех сил наслаждался настоящим, и единственное опасение у меня вызывала вероятность наткнуться на кислую физиономию Бейла.
Кто-нибудь постоянно проявлял внимание к моей персоне. Со мной то и дело заговаривали, засыпали вопросами, стремились мне представиться. Я побеседовал с неким господином, суровым на вид стариком, облаченным в морскую форму, я котором не сразу узнал Дугласа Фэрбенкса-старшего [8] . Я знакомился с графами, герцогами, офицерами десятков званий, о каких никогда не слышал, и, наконец, с невысоким широкоплечим человеком с густым загаром и обезоруживающей улыбкой, оказавшимся сыном самого императора.
8
Реальный Дуглас Фэрбенкс-старший, американский актер, умер в 1939 году. Фэрбенкс-младший, тоже актер, действительно служил в американском военно-морском флоте в годы Второй мировой войны и имел целый ряд военных наград. Умер в 2000 году.
Мы прогуливались, непринужденно болтая, и я не заметил, как перешел предел обычной тактичности.
— Что ж, Уильям,— мой голос звучат довольно развязно,— как я понял, здесь правит ганновер-виндзорская династия. А вот там, откуда я прибыл, все Ганноверы и Виндзоры высокие, худые и мрачные.
Принц улыбнулся.
— А здесь, полковник,— ответил он,— в политике установилась стабильность, что положило конец столь плачевным обстоятельствам. Конституция требует, чтобы наследник по мужской линии женился на простолюдинке. Это не только скрашивает жизнь наследнику, поскольку он волен искать избранницу среди такого количества прекрасных женщин, но и способствует оздоровлению рода. Ну и, помимо прочего, ведет к появлению на свет невысоких мужчин с жизнерадостными лицами.
Я шел дальше, знакомился, подкреплялся бутербродами, пробовал все от водки до пива и танцевал с девушками неземной красоты. Впервые в жизни мне пригодился опыт десятилетней толкотни на посольских приемах. Печальный опыт, приобретенный вечерами, когда семь раз в неделю от заката до полуночи приходится не выпускать из руки бокал и спаивать других членов дипломатического корпуса, тогда как они пребывают в уверенности, что спаивают тебя. Зато мне посчастливилось обзавестись способностью поглощать спиртное в любых количествах.
В конце концов я все же дошел до точки, когда желание глотнуть немного свежего воздуха превышает стремление развлекаться. Проход за роскошной французской дверью вывел меня на открытую темную галерею с высокой балюстрадой. Внизу раскинулся сад. Прислонившись к тяжелой каменной ограде, я смотрел на звезды, просвечивавшие сквозь верхушки деревьев, и поджидал, пока утихнет легкое гудение в голове.
Прохладный ночной ветерок струился над темной лужайкой, принося с собой ароматы цветов. Оркестр за спиной играл мелодию, весьма напоминавшую вальс Штрауса.