Миры Империума
Шрифт:
С внезапностью мысли он уже мчался, стелясь по траве тридцатифутовыми прыжками, одним махом перелетел через передний ряд выставленных рогов и исчез позади них. Стадо бросилось врассыпную. Хищник стоял над тушей теленка, картинно положив одну лапу на груду бронзово-коричневой шерсти. Бизоны, с топотом проскакав небольшое расстояние, продолжили кормиться. У меня вырвался долгий завистливый вздох. Вот это охотник!
Я подскочил и резко обернулся на звук, машинально выставив перед собой верное копье...
Бурый заяц размером с козу припал на тонкие задние лапы и принюхивался к незнакомому запаху. Верхняя губа его слегка оттопырилась, демонстрируя длинные желтые резцы. Я занес копье. Оружие настигло зверя в прыжке, пока он разворачивался, собираясь удрать. Сбитая с ног самодельным метательным снарядом, моя добыча перекувырнулась, сверкнув в воздухе длинными белыми пятками, и я, подбежав на близкое расстояние, неуклюже добил животное.
Заяц неподвижно лежал у моих ног с дырой от копья в боку. Тяжело дыша, я осторожно поднял окровавленную тушку и огляделся в поисках укрытия, куда можно было забиться и попировать. И тут вверх по моей руке заскользила жирная черная капля. Блоха! Я отшвырнул добычу и с громким щелчком раздавил паразита. Затем мой взгляд пропутешествовал к источнику, и я увидел, что там, откуда явилась эта, еще множество таких же, копошащихся в редкой шерсти у основания длинных ушей. Внезапно мне расхотелось есть сырого кролика — или крысу-переростка — на обед.
И так же внезапно адреналин, на котором я держался последние тридцать шесть часов, иссяк, оставив меня голодным, больным, побитым изгнанником, запертым в жутком мире безнадежной дикости, в невообразимой дали от дома, которого, как он знал, ему никогда больше не видать. Я бодро топал от одного поражения к другому, занимая сознание повседневными заботами, не желая взглянуть в лицо действительности: тому леденящему факту, что моя жизнь закончится здесь, в одиночестве и убожестве, в боли и страхе,— не пройдет и нескольких часов.
Я лежал под деревом, уставясъ в небо и отдыхая — как я себе говорил — или ожидая появления другого кота, менее разборчивого. У меня были шансы — больше одного,— и я все их протратил. Я ловко ускользнул на хагрунском челноке — и беспомощно позволил ему приволочь себя в их пещерный город, позволил схватить себя без борьбы, думая, что узнаю что-нибудь у этих людей-горилл. И когда сочетание вражеской глупости и моей удачи дало мне новый шанс, новый челнок, я снова принял неверное решение, позволил Дзоку уболтать меня и был приговорен к жизни в ссылке. И в третий раз — после того как мои безумные догадки оправдались — я запаниковал, бежал от врага, не задержавшись испытать доморощенный челнок. И каждый раз я все больше удалялся от исходной точки. В категориях сетевых расстояний, может, и рукой подать, но бесконечно далеко от какой бы то ни было надежды на спасение — не говоря уже о надежде предупредить имперские власти о нависшей опасности.
Я поднялся и двинулся вспять, туда, где оставил обломки челнока. В голове ворочалась неясная мысль снова пошарить в обломках кораблекрушения, вот только чего ради? Мной руководил слепой инстинкт того, кто за короткое время впитал в себя все мыслимые несчастья и подменяет бездумным действием мучительность рассуждений.
Тащиться обратно по пройденной территории оказалось труднее. Следуя за руслом реки, я миновал уже покинутый птицами громадный остов и добрался до болотистой низинки, где растоптанные обломки моей грубой хижины давали исчерпывающее представление об ошибочности выбора места для стоянки.
К этому моменту у меня уже оформилась некая идея. Там у челнока валялась груда металла — останки изначальной катушки Максони. Возможно, мне удастся каким-то образом использовать материал: выковать из него наконечники для копий или сделать огниво для запальных целей...
Порыв иссяк. Живот у меня болел, я устал. Сейчас мне хотелось пойти домой, принять славную горячую ванну, заползти в постель и чтобы кто-то мягкий, благоухающий и аппетитный остудил бы мой горячий лоб и рассказал мне, какой я потрясающий парень...
Здесь было легко наблюдать механизм развития шизофрении в действии. Переход от мечты к уверенности в ее реальном исполнении совершался мгновенно. Я сделал пару глубоких вдохов, выпрямил спину и направился к месту пожара. Постараемся еще немножко поцепляться за действительность. Когда она сделается невыносимой, я знаю, безумие раскроет мне спасительные объятия.
Через обугленное пятно земли вели звериные следы, отпечатки копыт, лап и...
Я согнулся пополам, прищурившись, боясь ошибиться. Отпечатки стоп, человеческих или очень на них похожих. Теперь я понял, каково было Робинзону Крузо: доказательство присутствия себе подобного мгновенно породило в позвоночнике холодок уязвимости. Я в три прыжка достиг стены джунглей на краю гари, распластался на земле и просканировал окрестности. Сколько я себя ни уговаривал, что это зигзаг удачи, первая настоящая надежда, инстинкт, который старше теорий о братстве человеков, твердил, что я столкнулся с самым опасным хищником в мире.
Тот факт, что мы могли принадлежать к одному виду, означал лишь конкуренцию за охотничьи угодья.
Копье у меня было так себе, да и за умение обращаться с ним мне вряд ли светила медаль. Я ощупал карманы на предмет камней и обнаружил раздавленное яйцо. На мгновение я осознал комичность ситуации во всей ее полноте и едва не прыснул. Но тут где-то рядом раздался звук, непонятно, откуда именно. Подавшись назад, я осторожно приподнялся и пристально оглядел лес у себя за спиной. Ничего. Следовало оценить положение. Если я прав и здесь побывал именно человек, важно установить контакт. Даже у первобытного дикаря должны иметься зачатки культуры: пища, огонь, какая-то одежда, укрытие. Я, со своей стороны, владел умениями: гончарным делом, плетением корзин, принципом изготовления лука. Возможно, нам и удастся договориться, но только если я переживу первую встречу.
Послышался шелест, затем треск, и гарь пересекло похожее на оленя животное. Я выдохнул, не подозревая, что задерживал дыхание. Вот бы узнать, сколько времени назад появились человеческие следы. Однако нельзя же лежать тут вечно. Я выбрался из кустов и быстро осмотрел обгорелый челнок. Никаких перемен.
Моим вниманием снова завладели следы. Отпечатки принадлежали не босым пяткам, а чему-то вроде плоских сандалий. Они вились цепочкой через гарь, обходили челнок по кругу и снова удалялись в лес. На последнем отрезке они явно перекрывали вмятины от моих собственных ботинок. Шел ли загадочный посетитель за мной намеренно или наткнулся на мой след случайно, в любом случае его присутствие отнюдь не способствовало умиротворению.
Я постарался заглушить инстинкт, велевший мне убираться от этого места как можно дальше. Мне надо было встретиться с этим парнем — и на моих собственных условиях. Перспектива убийства меня вдохновляла мало, но и разводить церемонии с открытыми ладонями, мол, я друг, в мои планы также не входило. Оставалось захватить его в плен.
Работать на открытом месте рискованно, но жить вообще небезопасно. Если разыскивавший меня человек шел по моему следу, а затем потерял его где-то на возвышенности, то рано или поздно он непременно вернется сюда поискать снова. Я почему-то не сомневался в этом. А когда он придет...