Миры под лезвием секиры
Шрифт:
— Нет. Узкие. Как шурфы… Четыре штуки. Колья в них вставляют… Закапывают… Острия чем-то смазывают.
Смыков попытался выглянуть в соседнее окно, но с десяток выпущенных одновременно пуль отогнали его обратно.
— Так… — Голос Зяблика едва заметно дрогнул. — Ведут…
— Кого ведут?
— Всех. Левку, баб обеих, Чмыхало…
— И Толгай попался? — изумился Смыков. — Ай-я-яй…
На карачках он подобрался к Зяблику и осторожно выглянул из-под его подмышки.
В заросшем дворике, посредине которого угадывались остатки разрушенного фонтана, суетились аггелы — утрамбовывали
— Как же это тебя, Чмыхало, так угораздило? — с упреком спросил Зяблик.
— Дурная моя голова, — вздохнул Толгай. — Зачем в подвал полез? Темно совсем было. Челтэр на меня накинули. Сеть. Сабля ее не рубит.
— Из-за дурной головы придется заднице страдать.
— Бехес юк. Не спорю. Только ты за меня, Зябля, не беспокойся.
— Ну все! Поговорили, и хватит, — откуда-то выскользнул человек, называвший себя библейским именем Ламех, и стал за спиной Лилечки, как за щитом. — Начинайте с нехристя.
Толгая, как куль, подхватили на руки и втащили на помост. Он успел прокусить ляжку одному из палачей, но другие уже вспороли на нем штаны и, приподняв в воздух, стали устраивать на острие кола.
— Стой! — Зяблик выстрелил вверх. — Говорить хочу!
— Валяй, — разрешил горластый Ламех.
— Зачем вам нехристь этот и бабы безвинные? Давай один на один сойдемся. Если я верх возьму, всех отпустите. Если ты — делай со мной что хочешь. Хоть на кол сажай, хоть вместо ишака гоняй. Годится?
— Ты еще и условия ставишь… Ну да ладно. Я согласен. Порядки наши знаешь. Испытание будет нелегкое…
— На сковородке заставите скакать?
— Заставим. И предупреждаю заранее, если я тебя одолею, ты с той сковородки уже не сойдешь. — Его хоть и громкий, но бесстрастный голос составлял разительный контраст с сумасшедшим блеском глаз.
— Зажарить хотите? На масле или так?
— Если настаиваешь, можем масла добавить. Только от этого легче будет лишь тем, кому потом сковородку отскребать придется.
— Договорились. Но сначала поклянись.
— А не много ли ты хочешь?
— В самый раз.
— Так и быть. Что не сделаешь для старого приятеля… Клянусь именем отца нашего, Кровавого Кузнеца, что не нарушу договора.
— Нашел чем клясться! — возмутился Зяблик. — Ты мамой клянись, хлебом клянись, блатным законом!
— Я из закона давно вышел, мамы не имею, а на хлеб ваш плюю.
— Вот как?..
— Перестань придуриваться! Если сейчас не выйдешь, сидеть всей твоей кодле на кольях. Считаю до трех. Раз. Два. Три… Все!
Чмыхало взвыл так, словно его голая задница коснулась не елового кола, а раскаленного вертела. В тот же момент пистолет Зяблика вылетел в окно.
— Пользуйтесь, гады! Но когда назад его буду забирать, чтоб ни одной лишней пылинки не оказалось. Головы поотрываю.
— Ты лучше о своей голове позаботься, — ответил Ламех все тем же безучастным голосом. — А оружие тебе скорее всего уже не пригодится.
Под разрушенными мавританскими чертогами располагался целый подземный город, центром которого являлся просторный зал, в котором некогда хранились запасы зерна. Сейчас в его центре была установлена огромная сковородка, способная вместить сразу нескольких быков. Аггелы выгребали из-под нее золу и закладывали свежие дрова.
— Это наше святилище, — глухо сказал Ламех. — Человек может войти сюда только по доброй воле. Поэтому снимите со всех оковы.
Больше других этой милости обрадовался Толгай, тут же подхвативший освободившимися руками свои распоротые сверху донизу штаны. Почему-то сильнее всего он стеснялся Верки, в его сторону вообще не смотревшей.
— В нормальных святилищах алтари красивые стоят да иконостасы, — скривился Зяблик. — А у вас сковорода черная. Одно слово, людоеды.
— Это не сковорода, а жаровня отца нашего Каина. — Ламех сделал еле заметный жест рукой, и подручные подожгли солому, которой были обложены дрова.
— Посредством ее каждый новообращенный может проверить силу своей веры. Но это не единственное предназначение жаровни. Дети Кровавого Кузнеца, уже прошедшие посвящение, укрепляют на ней свой дух и совершенствуют тело. Кроме того, как и в нашем случае, жаровня может служить орудием высшего суда. Никто не взойдет на нее помимо своей воли. Но не каждому дано покинуть ее по собственному желанию.
Ламех небрежным жестом указал на вделанные в стены кольца, от которых к жаровне тянулись прочные веревки со стальными браслетами на концах.
— Понятно, — ухмыльнулся Зяблик. — Мое добро, да воля ваша.
— Тебе еще не поздно отказаться.
— Чего уж там. Сам напросился.
— Тогда приступим.
— Штиблеты снимать?
— Обязательно. Ради такого случая и клифт не грех сбросить. Потеть меньше будешь.
Зяблик разулся, потом подумал немного и снял куртку. Все это он вручил Смыкову со словами: «Присматривай, а то народ тут ненадежный». Босой Ламех уже взобрался на сковороду и стянул с головы колпак. Сквозь редкую паутину волос жутко торчали рога — два грубых кривоватых нароста, сейчас лишенные золотых чехлов и от этого еще более уродливые.
Зяблик, словно собираясь вступить в ледяную реку, осторожно потрогал сковороду пальцами ноги.
— Еще холодная, — констатировал он, становясь напротив Ламеха.
Тут же аггелы натянули веревки и защелкнули браслеты на кистях Зяблика. Теперь он мог сделать только три-четыре шага в любую сторону. Поверхность сковороды по-прежнему оставалась сравнительно холодной, но дым щипал глаза и першило в носу.
— Никакой заботы о людях, — чихнул Зяблик, — Говорили, святилище, а это коптильня какая-то.