Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
Шрифт:
— А что, если кто-то из оставшихся решил выступить в роли кого-то постарше? Например, этот Глебски, — начал было Рон, но от его слов мне отчего-то стало несколько не по себе, словно он в чем-то обвинял не настоящего инспектора Глебски, а меня самого. Похоже, Меб не на пустом месте придумал эту чушь с именами героев, и, видимо, новое имя уже начинало пускать свои метастазы в мою душу. Во всяком случае, я вдруг почувствовал себя оскорбленным инспектором Глебски.
— Тогда уж дю Барнстокр в роли господина Ольгерта, — ответил я язвительнее и резче, чем собирался. — А собака — робот. Да нет же,
— Во-от, — протянул Рон, ткнув мне в грудь пальцем. — В полиции. А Кайса говорит, что Сневар на полицейского похож.
— Гениально! — окончательно рассердился я. — Глебски всю жизнь был полицейским. Сневар похож на полицейского. И из этого следует вывод, что он бандит.
— Ну почему сразу бандит? — удивился Рон, и я осекся, поняв, что сболтнул лишнего.
— Да нет, не бандит, шутник этот. Просто не могу я поверить, чтобы заслуженный полицейский на пенсии, да еще и такой, как Глебски, устраивал маскарад и…
— Мокрыми ногами по коридорам ходил? — подхватил Рон.
— Вот именно, — окончательно смешался я, все больше свыкаясь с мыслью, что Чемпиона мне не отыскать.
В этот момент дверь моей комнаты распахнулась и на пороге появился Меб. Я уже начал привыкать, что в этом бедламе никто и никогда не стучит в дверь, но Меб не удостоил нас даже приветствием.
— Смит-Райли! — заорал он. — Я ищу вас уже битый час! Вы ответите мне за срыв графика съемок. Вы ответите, и тогда я спляшу на ваших костях! Я покажу вам, как отсиживаться в чужом номере!
Рон кивнул мне, и я тихо вышел из собственного номера и прикрыл дверь. Кревски орал все громче и яростнее, постепенно переходя на фальцет. Ему на одной низкой тяжелой ноте вторил Рональд. Я развернулся и побрел по коридору.
Решительность моя отыскать Чемпиона начала стремительно таять по мере моего продвижения. А уж когда из номера-музея протянулась изящная ручка Моник и втащила меня в пахнущий нафталином и сигаретным дымом полумрак, все мысли о Чемпионе совершенно улетучились из моей головы.
Моник, посмеиваясь, прильнула ко мне, держа в руке чьи-то изрядно поношенные, нелепого вида тапки. Судя по аккуратной штриховке швов, наложенной в некоторых местах на истершуюся ткань, тапки были памятные и любимые.
— Это старины дю Барнстокра, — шепотом пояснила она. — А Симонэ обещал мне опять в окно к Ольге заглядывать. А я вот тапки стащила и тут оставлю. Чтобы как в книжке. Если этот старикан действительно такой умный — догадается. Вот вы, инспектор, догадались бы?
— Ни в жизнь, — честно ответил я, продолжая обнимать ее и чувствуя, как к голове подступает душная волна.
— Какой вы забавный! — хихикнула Моник. Она находилась, по всей видимости, в крайне веселом расположении духа. От нее исходил слабый запах портвейна и мыла, и от этого непривычного сочетания запахов она казалась совсем ребенком. Худенькой и изящной девочкой-подростком. — Инспектор, вам совершенно точно надо заклеить глаза этой зеленой дрянью, которой меня обматывает Кревски. У вас сейчас такой взгляд, что я чувствую
Говоря это, она доверительно приблизила ко мне лицо, наполовину скрытое огромными темными очками. Ее полуоткрытые губы оказались совсем рядом с моими, и было бы кощунством не поцеловать их. Я склонился к ней и крепче сжал ладонями ее хрупкие плечи. И в этот момент, на свою беду, попытался заглянуть в скрытые большой ртутной каплей очков глаза. Из темных стекол на меня смотрела похотливо искаженная и глупо ухмыляющаяся, крайне посредственная в эстетическом плане физиономия, моя собственная.
От неожиданности я отпрянул и почему-то пробормотал:
— Я не могу так, Моник…
— Конечно! — взорвалась она, ударив меня тапками дю Барнстокра в грудь. — Вы тоже помешались на этой Мозесихе! И Олаф, и Меб… Вы все перед ней на задних лапках ходите. Неужели вы не понимаете?! Она же не женщина, она кукла! — Я насторожился, но Моник была так расстроена, что не заметила этого. — Идеальные женщины надоедают…
— Да перестаньте вы! — рявкнул я, чувствуя, как она пытается высвободиться из моих рук. — Я просто не могу целовать вас, когда вы прячетесь за этими чертовыми стеклами!
И, не дожидаясь от нее ответа, я снял с ее лица очки. Под ними обнаружилась пара распахнутых светло-зеленых глаз, в которых было лишь удивление и желание быть любимой. И я поцеловал ее.
Пожалуй, несмотря на все свое кокетство, она не была к этому готова. Я тоже не знал, что сказать, и мучительная неловкость заставила нас опустить глаза. Моник в растерянности крутила в руках тапки.
— Странные они, эти старики, — наконец проговорила она нарочито веселым голосом, словно забыв о том, что произошло между нами. — Давно бы выбросил эти тапки и новые купил. Так нет, штопает, воспоминания реставрирует. Мой дед был такой же. Хотя и не был еще совсем стариком, но он тоже с трудом забывал, все время хранил всякое старое барахло…
— Почему был? — спросил я, с радостью хватаясь за нейтральную тему для разговора. — С ним что-то случилось?
— Нет, мой дед жив и здоров… наверное. Во всяком случае, поговаривают, что это он меня пристроил в этот балаган. Обидно, конечно, если это так, ну да ладно… Просто я деда не видела с шести лет. Мать говорила, что он плохой человек, и поэтому увезла меня. А мне он нравился, сказки на ночь рассказывал…
— Значит, дю Барнстокр напоминает вам деда? — осторожно спросил я, чтобы Моник не заподозрила, насколько меня интересует затронутая ею тема.
— Ну не то чтобы напоминает, — отмахнулась она. — Я дедушку плохо помню, но он уж точно не был таким худым, как Казик. Хотя… Кайса показывала всякие старые фотографии. Я видела. Так хозяин, Сневар, тоже был крупный, даже полный, а на последних фотографиях — худой как щепка. Не угадаешь, как человек изменится. Вот и вы тоже… — Моник хихикнула и одним прыжком оказалась у двери. — Я думала, вы старый сморчок, а вы очень даже не старый. Вы самый классный сморчок из всех, кого я знала. — И она выскользнула за дверь, небрежно бросив на тумбочку барнстокровские тапки. — И не забудьте походить по коридору мокрыми ногами. Не все же мне одной ноги студить. — Моник снова просунула голову в дверной проем и, хихикнув, скрылась.