Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
Шрифт:
Но я мгновенно бросился за ней и, схватив ее за руку, втянул обратно.
Решение созрело в одно мгновение, и я не стал тратить время на сомнения.
— Моник, — заговорил я серьезно, и она перестала смеяться и внимательно посмотрела на меня, — ответьте, только честно, вы верите в инопланетян?
— Таких, как в книжке?
— Ну, например…
— Наверное, не верю. Хотя допускаю, что могу ошибаться. Может, увижу, тогда поверю…
— Дело в том, что они здесь, в отеле, в съемочной группе. Точнее, он один. И ему нужна помощь, чтобы улететь с Земли. Его используют для преступных целей, за ним следят. Вы мне
Моник склонила голову набок и с легкой иронией посмотрела мне в глаза, отчего мне стало несколько не по себе.
— Вы классный, инспектор, — наконец проговорила она. — Точно. И как я раньше вас не разглядела? Я вам ни капельки не верю, но то, что вы говорите, это потрясающе забавно. Я принимаю условия. Давайте будем спасать этого вашего инопланетянина.
— Но, Моник, вы не хотите узнать подробности? Ведь это может быть опасно!..
Но чадо покойного брата господина дю Барнстокра широко растянуло в улыбке розовые губы и по-мальчишески пробасило:
— Лишь бы было весело. — И нежным девичьим голосом добавило: — Только не разочаруйте меня, инспектор. Пусть это будет захватывающе и немножко опасно. Так каков план действий?
— Завтра, в шесть часов утра, мы с вами едем вместе на Буцефале к Бутылочному Горлу. На свидание.
Моник хмыкнула и скептически приподняла бровь.
— В общем, все должны так думать. Но на самом деле мы заберем кое-что с разрушенной станции пришельцев. Олаф уже наметил место лыжней в виде восьмерки. От нее тридцать метров на северо-восток. Там будет вход на станцию. Я спущусь, достану чемоданчик и отдам его Олафу, а маленькую красную коробочку — вам. И вы поедете в отель и отдадите ее Мозесу.
— Так это Мозес — инопланетянин?! — взвизгнула Моник и тут же прикрыла рот ладошкой. — Ну вы даете, ребята! Ну ладно, Олаф умеет развлечься. Но Мозес! — Моник снова хихикнула в кулачок.
— Так вот, вы отдадите коробочку Мозесу, а я догоню вас на лыжах.
— А почему не вместе? Вы ж на съемки опоздаете, и Меб вас сожрет с потрохами.
— За мной может быть слежка, — честно ответил я и по ее распахнутым смеющимся глазам понял, что она не поверила и этому, но не собиралась отказывать себе в развлечении. — В моей комнате кто-то побывал и перерыл все вещи. Так что те, кто не хочет, чтобы Мозес покинул Землю, знают, что я помогаю ему. Но они не знают о вас.
Моник присвистнула и с размаху, прямо в тяжелых ботинках, завалилась на кровать Погибшего Альпиниста рядом с забытым альпенштоком.
— Значит, я — темная лошадка. Моник Брен — агент ноль-ноль-семь. Так здорово звучит, что даже курить хочется. Инспектор, а вы дадите мне капсулу на случай провала?
— Моник, — как мне показалось, строго и укоризненно произнес я, но на нее это не подействовало.
— А сигаретку?
Я достал пачку. Она тонкими пальчиками вытянула пару сигарет, одну из которых заложила за ухо, а другую закурила, позаимствовав зажигалку покойного обитателя номера-музея, затянулась, после чего картинно стряхнула пепел в его же пепельницу.
— Значит, сегодня, Петер, мы с вами изображаем влюбленных? — грудным шепотом произнесла она, покачивая ногой.
С каждой минутой эта идея нравилась мне все больше.
Глава двенадцатая
— Дорогие друзья! — торжественно воскликнул Меб, обводя взглядом до отказа набитую людьми столовую. — Сегодня у нас с вами маленький праздник. Вы знаете, что некоторое время назад у нас случилось маленькое происшествие, но пострадавший господин Хинкус нашел в себе силы и вернулся к нам, как только ему наложили гипс, и уже завтра он снова приступит к съемкам!
— Как же! — пробурчал над ухом Сневар. — Он старика поедом съел. Спонсору своему звонил раза четыре. В больнице всех на уши поставил…
Остальные зааплодировали. Кревски собственноручно подкатил к столу кресло с глупо улыбающимся от всеобщего внимания Хинкусом, по странному, будто бы обращенному внутрь себя взгляду которого было видно, что он до отказа напичкан транквилизаторами.
— И в честь нашего Хинкуса дорогая Кайса приготовила нам по стаканчику фирменного портвейна со специями. По рецепту старого хозяина отеля Алека Сневара.
В дверях появилась розовая от смущения Кайса с полным подносом стаканов, а следом за ней влетели двое мальчишек с позвякивающим и булькающим ящиком.
Вечеринка удалась. Оглушительно гремела музыка. Кто-то отплясывал, вскрикивая и ухая. Я танцевал с Моник, и она, изредка таинственно мне подмигивая, прижималась к моему плечу или томно опускала голову на грудь. При всем этом она была настолько естественна и неподражаема, что через какое-то время мне начало казаться, что судьба наконец сжалилась надо мной и эта удивительная прекрасная девушка действительно влюблена. Был момент, когда я, забывшись, уже наклонил было голову, чтобы поцеловать ее мягкие розовые губки, но тут к нам подскочил Меб и, яростно жестикулируя, принялся умолять Моник подарить ему танец. Она начала отказываться, но я сослался на усталость и передал ее в руки неутомимого Кревски. Моник повернулась и, скорчив гримаску, показала мне язык. Олаф и Симонэ одновременно устремились к госпоже Мозес, и, поскольку та оказалась не в силах выбрать кавалера, они принялись отплясывать втроем. В углу я заметил несколько группок, играющих в тринадцать, в одной из которых я различил Мозеса, а в другой долговязую фигуру дю Барнстокра, а рядом с ним уткнувшегося в карты Сневара. Мозес громко бранился, размахивая своей кружкой. Пожилой фокусник бросал на меня пристальные взгляды.
— Разрешите присоединиться? — спросил я, подсаживаясь к нему.
— Хорошая девушка, — вместо ответа произнес дю Барнстокр.
— Замечательная, — уверенно отозвался я, отчего Сневар хмыкнул и закашлялся, прикрыв рот кулаком.
— Не дурите девчонке голову, Петер, — с укоризной произнес Казик. — Она же вам в дочери годится…
— А вам во внучки, — парировал я, неприязненно глядя в светлые глаза фокусника. — Так что если вы сами собирались за ней приударить, можете избрать себе другой объект.
Я указал глазами на стол, возле которого, окруженная кавалерами, среди которых я с удивлением узнал Рона, Кайса убирала посуду. С нашей последней встречи с Роном глубокая мизантропия, по-видимому, окончательно затянула оператора в свои неизмеримые глубины, потому что из пестрой толпы, окружавшей пышечку-кубышечку, он выделялся особо мрачным выражением лица и красными, как у кролика, белками припухших глаз. Похоже, старина Смит-Райли был не на шутку пьян, однако это не мешало ему пользоваться особым вниманием Кайсы, которая то и дело поглядывала на него, изредка прижимаясь круглым с ямочкой локтем.