Мишень

Кетчам Джек

– Поняла, сэр.

– Мы не можем допустить вспышки паники в двадцати миллиардах миль от земли, - oн прищурился, глядя на нее.
– Поэтому я и спросил, видела ли ты когда-нибудь нападавшего, и это основано на том, что мы увидели и услышали на записи. Когда он вошел в офис, он спросил конкретно тебя.

– Да, сэр. И во время звонка он тоже назвал конкретно меня. Я доберусь до тебя, Шэрон, - сказал он.

Мэтью задумался, положив подбородок на два вытянутых пальца.

– А твоя федеративная профессиональная специализация, это...

– Тридцать Дельта-50, сэр. В основном, я всего лишь отслеживаю навигационные процессы и резервные системы. В любое время, координаты в резервных навигационных накопителях постоянно сопоставляются с координатами, запрограммированными в центральном компьютере. Я слежу за совпадением данных. Если есть несоответствие, я сообщаю в оперативный отдел.

Старое лицо Мэтью оживилось при одной мысли.

– Значит, у тебя есть доступ к координатам миссии?

– Да, сэр.

– Значит, потенциально, ты можешь изменить курс корабля?

– Нет, сэр. Эта операция невозможна. Никто на борту не может этого сделать. Все запрограммировано заранее. Даже если возникнет чрезвычайная ситуация - скажем, хвост кометы, или мы приблизимся к неизведанному поясу астероидов - ИИ томатически изменит курс. Единственное, что особенного в моей работе, это то, что она иногда делает меня осведомленной о траекториях курса и о разгрузке. Вот и все.

– Значит, даже если бы нападавший убил тебя, это не повлияло бы на курс корабля, - скорее сказал, чем спросил он.

– Совершенно верно, сэр.

– Это не имеет смысла, но с другой стороны, действия Красной Cекты с момента ее образования никогда не имели смысла, во всяком случае, в том, что кажется логичным Христианской Федерации. Если бы он действительно хотел сорвать миссию, на корабле есть дюжина других мест, которые оказались бы гораздо более уязвимыми, - Мэтью снова прищурился, на этот раз более мрачно.
– Хм. Миссия. Полагаю, мы должны спросить себя, почему Красная Cекта пошла на такие трудности, чтобы саботировать обычную миссию, в первую очередь по пополнению запасов.

– Может быть, это...

Шэрон оборвала себя. В ее обязанности не входило предлагать гипотезы старшему офицеру, если ее не спрашивали напрямую.

Но майор-пастор Мэтью посмотрел ей прямо в глаза, и в его собственных глазах отражалось явное беспокойство.

– Может, и так. Может быть, это вовсе не обычная миссия.

(III)

Шэрон поверила тому, что ранее сказал майор-пастор Мэтью - что на самом деле эгоистично оплакивать тех, кто умирает. Теперь они находятся в Божьей обители, вечно пребывая в совершенстве, - утверждал он.

– Значит, я эгоистка, - пробормотала она себе под нос.

Она спустилась по центральному трапу, направляясь в свою каюту, зная, какой странно пустой она будет без Ким. Правда, они с Ким никогда по-настоящему не дружили, но, по крайней мере, ладили. Шэрон молчала о своих возражениях против некоторых привычек Ким. Во-первых, Ким иногда лгала в своем досье, а во-вторых, Шэрон знала, что Ким встречалась с несколькими мужчинами на корабле - серьезное нарушение военного Kодекса Христианской Федерации. Но Шэрон никогда ничего не говорила - только Бог может судить.

Бог. Но не я.

На самом деле она не была близка ни с Сюзанной, ни с Лесли, тем не менее, они ей нравились. А капитан-преподобный Питер был одним из лучших технических командиров, на которых она когда-либо работала. Шэрон знала, что будет очень скучать по ним. Нет, она не должна горевать, но теперь, когда она подумала об этом, даже Христос горевал, не так ли? Моя душа чрезвычайно опечалена, - сказал он на Елеонской горе в Гефсимании в ночь перед смертью, - даже умирая.

Она не могла избавиться от затянувшегося отчаяния; казалось, она тащит его за собой, как разорванный плащ. К этому времени тела Ким, капитана-преподобного и других членов экипажа уже должны были быть кремированы в центральном топливном отсеке, a их пепел выброшен в космос. И поскольку покойники больше не оплакивались, не было отпевания, только одинокий капеллан корабля читал заключительные обряды. Хотя она родилась задолго до принятия Публичного Закона 482 (Закон о Eвгенике, одобренный Христианским Конгрессом), ее биологические родители - оба миссионеры оборонной корпорации - были убиты во время восстания в штате, ранее известном как Калифорния. Ей тогда было четыре года, она была слишком мала, чтобы просто помнить их - и слишком юна, чтобы горевать.

До сегодняшнего дня она никогда лично не была свидетельницей смерти.

Возможно, это объясняло ее отчаяние, даже после всей психологической обработки в технических школах при женских монастырях.

Смерть была для нее чем-то новым.

– Эй, сестра! Вот ты где!

Голос испугал ее; размышляя, она шла по служебному проходу в полном оцепенении. Красивое лицо улыбалось ей - хотя улыбка казалась немного лукавой - и она вдруг обнаружила, что смотрит на высокого красивого мужчину, голубоглазого, лет тридцати, одетого в форму охранника. Он стоял по стойке "вольно", под фрамугой, на которой было написано: "Собственность гарнизона: для служебного пользования", в кобуре автоматический безгильзовый револьвер "Уэбли" модель 2000 - стандартное оружие Cлужбы Безопасности. На бейджике значилось: Томас, рядовой 1-го класса.

И тут ее осенило...

– Ты из Cлужбы Безопасности... из секции данных, - сказала она.

– Это факт. Зови меня просто Том, - oн покачал головой, улыбаясь, словно это его поразило.
– Должен сказать, что при нападении ты действовала очень быстро.

Шэрон не нашлась, что сказать в ответ.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Иногда это слегка шокирует.

– Я... в порядке. Спасибо, что поинтересовался.

– О-о-о, да, ты здорово с ним разделалась. Видела, как у него все лицо рассыпалось, когда он упал?