МИССИОНЕР

Кабанов Евгений

Он лежит на больничной кровати. Баба Поля моет пол. Закончив мыть, заботливо поправляет на нём одеяло и выходит из палаты со словами: "Так я скажу Клаве, она придёт. Она такая хорошая, такая красивая!". Открывается дверь, и входит Катя. На ней коротенький белый халатик, туго стянутый поясом на осиной талии. Он садится на кровати и говорит: "Здравствуй, Катя. Как хорошо, что ты пришла!". Она отвечает: "Здравствуй, Аполлон. Только я не Катя, а Клава". Она улыбается, как тогда, когда вошла в душевую, расстёгивает халатик и сбрасывает его на ещё влажный пол. На ней больше ничего нет. "Как ты прекрасна!" – говорит он. "Правда? – спрашивает она. – А разве ты не знал?". "Подойди ко мне", – говорит он. Она подходит к его кровати. Он обнимает её за бёдра, зарывается лицом в мягкие, пахнущие какими-то цветами

и химикатами кудряшки на лобке. Тычется в неё, как слепой котёнок, теребит губами шелковистые волосики. Ощущает под губами нежную влажную плоть, целует её. Она поворачивается к нему спиной, кокетливо улыбнувшись, наклоняется, раздвигает пальцами идеально округлившиеся ягодицы. Он слышит её ласковый, сладкий голос: " Милый, полижи и там тоже". Он удивлённо вскидывает брови: "А разве ты моё начальство?". "Я твоя судьба", – отвечает она. "Да, ты моя судьба!" – повторяет он. Он видит перед своим лицом её тонкие изящные пальчики с красивыми розовыми ногтями, и между ними – маленькую тёмную припухлость со сходящимися в центре, в едва заметном углублении, тоненькими лучиками складочек. Это похоже на какой-то маленький сказочный цветок. Нежность переполняет его. Он медленно приближает губы к этому живому, трогательно подрагивающему тончайшими лепестками, цветку. Вдруг прямо перед его лицом появляется какое-то холодно блеснувшее препятствие. Это толстое бутылочное горлышко в блестящей белой фольге. Оно грубо вонзается в цветок, безжалостно вминает его нежные лепестки, раздвигает их своим холодным серебристым телом, проникая всё глубже и глубже. "Нет! Не-е-ет!" – в отчаянии кричит он, ухватившись за это мёртвое тело, изо всех сил препятствуя его продвижению. "И-най и-най", – слышится откуда-то сверху. Он поднимает голову и видит обнажённое упитанное туловище Пети, из-под низа живота которого произрастает большая зелёная бутылка, осквернившая своим металлизированным горлышком божественный цветок. Он видит на бутылке чёрную этикетку с золотистыми словами: "Советское Шампанское". "Не-е-ет!" – снова кричит он с болью в голосе. Петино туловище вдруг подаётся назад, серебристое горлышко бутылки при этом выходит из цветка и, развернувшись, входит ему в рот, прервав крик. Он пытается выдернуть этот красивый кляп изо рта. Сверху вдруг слышится страшный, демонический смех. Он поднимает глаза, и ужас охватывает его – огромная коричневая змея сползает вниз по туловищу. Она с шипением раздувает капюшон, и на его месте возникает знакомое женское лицо. "Я тебе зенки твои бесстыжие повыкалываю", – слышит он, и в тот же миг ощущает, как его шею обвивает скользкий холодный канат. Он хочет вдохнуть поглубже, чтобы издать новый крик безысходности, но во рту у него стеклянный кляп в серебристой обёртке, а горло всё сильнее и сильнее сжимает змеиное тело. Он конвульсивно дёргается, пытаясь одной рукой вырвать изо рта бутылку, а второй ослабить хватку кобры. Он задыхается, стараясь вырваться из этих смертельных объятий. Нечем дышать…

Задыхающийся Аполлон отчаянными конвульсивными движениями сорвал с головы подушку, вскинул голову, хватая ртом воздух. Там, где только что лежала его голова, простыня была влажной. Полубессознательно ощупал взмокшую шею. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. В висках – океанский прибой. Медленно, как побывавшая на берегу и снова попавшая в воду рыба, он приходил в себя.

В комнате царил полумрак, и стояла почти мёртвая тишина, если не считать весёлой возни мышей под полом.

Послышался громкий, настойчивый стук в дверь.

– Открыто, – крикнул Аполлон, вставая с кровати и направляясь в кухню.

Скрипнула дверь, и на пороге возникла тёмная фигура. Это был Вася.

– Ты ещё не спишь? – спросил он. – А то я смотрю, света нету.

– Да нет, – ответил не совсем ещё пришедший в себя Аполлон. – Я, похоже, уже выспался.

– А меня баба выгнала, – пряма с порога сообщил, важную в масштабах посёлка, свежайшую новость Вася.

– Включи свет. Выключатель там, возле двери, – попросил Аполлон.

Вася щёлкнул выключателем, сощурился от вспыхнувшего яркого света. Один глаз у него заплыл от кровоподтёка. Взглянул оставшимся целым на лампочку.

– У тебя что, двухсотка? – спросил он, и, узрев на лице Аполлона признаки непонимания,

пояснил. – Ну, лампочка на двести ватт…

– Да. Люблю яркий свет.

– Ну да, ты ж за свет, наверно, не платишь, чего тебе экономить. И холодильник у тебя, вижу… Хорошо живёшь.

Вася прошёл к столу, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку, наполненную чем-то белёсо-мутным, поставил на стол. Из наружного кармана извлёк металлическую консервную банку с красным ободком, на котором была нарисована рыбина и написано "кильки". Не дожидаясь приглашения, сел на стоявший рядом стул. Помолчал, как бы что-то обдумывая. Окинул взглядом комнату, задержав его на проёме, ведущем в спальню. Было заметно, что он уже немного выпивши.

– Ты тут один живёшь? – наконец спросил он.

– Один.

– Я смотрю, кровати свободные есть… Может, пустишь пока у тебя пожить?

– Живи, – безразлично сказал Аполлон, растирая шею и садясь на другой стул.

У них обоих было прескверное настроение.

– Ну, тогда давай выпьем, что ли? – предложил Вася и, не дожидаясь согласия хозяина, с характерным хлопкСм вытащил из бутылки пробку, сделанную из скрученной газеты.

– У тебя открывачка есть? – спросил он, наполняя стаканы до самых краёв мутной белёсой жидкостью.

– Что? – не понял Аполлон. – Какая открывачка?

Вася с сочувствием посмотрел на него и махнул рукой:

– Ладно, ножиком открою.

Он взял лежавший на столе столовый нож, приставил острие к жестянке с килькой, стукнул ладонью по торцу рукоятки. Из пробитой в банке дырки брызнул рыжий соус прямо ему на лицо. Вася размазал его по щеке тыльной стороной ладони, отчего щека, загорелая почти до черноты, приобрела рыжий оттенок, быстрыми движениями вскрыл банку.

– Ну, что ты как таранка? – сказал он, заметив, что Аполлон с отрешённым видом уставился куда-то в стену. – Сейчас пропустим по стакашку, и похорошеет…

"Пожалуй, вовремя он это дело придумал. Выпить сейчас как раз не помешает", – подумал Аполлон, встал, сполоснулся под умывальником и снова сел к столу.

– Хлеба вот только нет, – извиняющимся тоном сказал он.

– А это что? – Вася дотянулся до лежавшей на дальнем конце стола, возле стены, полбуханки чёрного хлеба.

Аполлон молча, с любопытством во взгляде, проследил за этим движением.

– Да, таким хлебом, конечно, убить можно.

Вася постучал зачерствевшим – остававшимся ещё с того дня, когда Аполлон уходил на свою последнюю смену – куском по столу. Раздался глухой, но отчётливый стук.

– О, анекдот вспомнил, – оживился вдруг Вася, – про чукчей. Сидят, значит, чукчи – муж и жена – за столом. Ну, вот как мы с тобой. Муж и говорит: "И чего это нас, чукчей, такими тупыми считают?", и стучит пальцем по столу, – Вася постучал костяшками пальцев по столу, – а жена поворачивается к двери и говорит: "Войдите". А муж ей: "Сиди, дура, сам открою".

Вася засмеялся, натужно, со скрипом, разломил о колено хлеб, поднял стакан:

– Давай за чукчей.

– А что это? – Аполлон, наконец, решился спросить, уже подняв свой стакан и заглянув в него. Это, явно, было то же самое, что Бочонок получил за ведро зерна.

– Да ты не смотри, что он мутноватый. Дай ложку, – вместо ответа попросил Вася.

Аполлон, слегка смутившись, что сам не догадался предложить гостю инструмент, достал из ящика стола две вилки.

– Это называется вилка… – в голосе Васи снова послышались нотки сочувствия. – Ты мне ложку дай… Чем борщ едят…

Аполлон пожал плечами, достал ложку, подал Васе. Однако Вася, вместо того, чтобы почерпнуть ею кильки в томате, плеснул в неё из своего стакана.

– Держи.

Он сунул Аполлону ложку, достал из кармана спичечный коробок, зажёг спичку и поднёс её к жидкости на дне ложки.

– Ну, видишь? – спросил он.

– Что?

– Как что? Горит!

– Не вижу, – честно сознался Аполлон, уставившись в ложку.

– А, слепой ты. Ну, тогда палец сунь.

Аполлон поставил свой стакан и послушно поднёс палец к жидкости в ложке. Тут же отдёрнул его, почувствовав резкую боль от ожога.

– Действительно, горит, – удивился он. Тут только, присмотревшись, он заметил голубоватый ореол пламени.

– Так что, не думай. Первак! – гордо задрал подбородок Вася. – Сам гнал. Из бураков.